Литературные воспоминания
Шрифт:
близорукость. Сделайте божескую милость, продолжайте извещать нас о
состоянии умов в России. Здесь господа русские путешественники очень
взволнованы и толкуют о том, что их ограбили (из Положения решительно не
видать, каким образом их грабят!), но принимают меры к устроению своих дел.
Вероятно, в нынешнем же году прекратится в России барщинная работа. В
прошлое воскресение мы затеяли благодарственный молебен в здешней церкви —
и священник Васильев произнес нам очень умную и трогательную
которой мы всплакнули. (NB. Много ушло из церкви до молебна.) Передо мной
стоял Н. И. Тургенев и тоже утирал слезы; для него это было вроде «Ныне
отпущаеши раба твоего» [420]. Тут же находился старик Волконский (декабрист).
«Дожили мы до этого великого дня»,— было в уме и на устах у каждого.
Сгораю жаждою быть в России. Ждите меня через четыре недели — никак
не позже. В Петербурге пробуду дня три. Работа моя совсем приостановилась: окончу ее бог даст в деревне. На днях отправляю статейку в «Век>.
В теперешнюю минуту я болен. Прошлогодний нервический кашель
вернулся ко мне, когда уже я мог думать, что обойдусь без него, так как зима
давно минула. Теперь сижу и налепил себе мушку, но весна меня вылечит.
Дружески жму вам руку и кланяюсь вашей жене и всем добрым приятелям.
Преданный вам И. Т.».
Итак, слезы умиления пролились и в Париже почти одновременно с
Петербургом. Ник. Иван. Тургенев и князь Волконский имели основание
прослезиться еще и потому, что мечты их молодых годов в эпоху царствования
императора Александра I осуществлялись тогда, когда их самих уже ожидала
могила.
Этот замечательный год, однако же, начался с дурными
предзнаменованиями для Тургенева. Начать с того, что второе издание его
сочинений, порученное г. Основскому, окончилось третейским судом издателя со
322
своими заимодавцами в Москве и полным фиаско. Тургенев роптал, не получая
ничего от издателя, а вместо следующих ему сумм к нему беспрестанно
приходили жалобы на недобросовестность издателя, занимавшего кругом деньги, чтобы исполнять свои обязательства перед подписчиками, на запоздалые или
неудовлетворительные его счеты, даже па некоторые издательские его приемы, имевшие некрасивый вид.
Тургенев был раздражен. Впрочем, история с Основским началась еще
ранее, и уже можно было предвидеть, чем она кончится. Вот что писал мне
Тургенев еще в 1860 г.:
19 (31) ноября I860. Париж.
Любезнейший друг П. В. Доложу вам, что я сильно почесал у себя в затылке
после вашего письма. Если Основский, которого я считал честным человеком, выкинул такую штуку с «Московским вестником», то кто ж ему помешает
выкинуть таковую же и со мной, то есть вместо 4800, как сказано в условии, напечатать 6000
теперешних моих больших расходах и при оказавшемся нежелании моих
мужичков платить мне оброк, тот самый оброк, за который они хотели быть
благодарны по гроб дней. А потому позвольте поручить вам мои «интересы», как
говорят французы, хотя, собственно, я не вижу, что вы можете сделать. Вот, однако, что можно: через московских приятелей, стороной, узнать о поступках
Основского; можно прибегнуть к Кетчеру или Ив. Вас. Павлову, одним словом, вам книги в руки. Вы поступите с свойственной вам аккуратностью и
деликатностью.
Я наконец серьезно принялся за свою новую повесть, которая размерами
превзойдет «Накануне». Надо надеяться, что и участь ее будет лучше. А впрочем, это все в руках урны судьбы, как говорил один мой товарищ по университету.
Разумеется, как только она окончится (а это будет не скоро), вы первый ее
прочтете. А для вашего превосходного баритона изготовляется другая статья, которую я полагаю прочесть сперва здесь для нашего же общества моим
сквернейшим дискантом. Также начал я письмо для «Века», в котором
описывается заседание медиумов, где я присутствовал и где происходили
необыкновенные, сиречь комические, штуки. Других сторон парижской жизни я
не изучал до сих пор, да и вряд ли успею этим заняться при многочисленных
предстоящих мне работах.
...Кстати, не можете ли вы узнать, где собственно находятся теперь братья
Аксаковы. О них ходят здесь самые разноречащие слухи. Вы, может быть, слышали, что жена Огарева [421] пропадает без вести вместе с своим ребенком.
Спасибо вам за Родионова, Леонтьева и т. д. и т. д. Хлопочите также о
нашем обществе, против которого, слышно, восстают несколько лиц в журналах.
Кстати, извольте немедленно отправиться, по получении сего, к гр. Ламберт (на
Фурштатской, в соб. доме). 0на говорила о нашем обществе с Мейендорфом — и
тот пожелал увидаться с вами, и графиня мне пишет, чтобы я вас послал к ней.
Теперь уже у вас нет предлога не идти, и я вас убедительно прошу это сделать и
323
предсказываю вам, что если вы это сделаете, вы будете просиживать у ней три
вечера в неделю, и — это будет доброе дело (я уже не говорю об удовольствии, которое вы чрез то получите), потому что она одинокая и больная женщина.
Слышите, пожалуйста, ступайте к ней.
Гиероглифов — издатель Писемского! В этом есть что-то тупо-
величественное, как в пирамиде... Я останавливаюсь и немею.
Я изредка видаюсь здесь с Чичериным — вот, батюшка, разочарованный
человек! Лев Толстой все в Гиере (Hyeres), собирается, однако, сюда приехать.