Литературные зеркала
Шрифт:
Два Дромио, как капли две похожих;
Вот подтвержденье их потери в море.
Конечно, здесь родители с детьми
Сошлись опять, и кончен срок разлуки...
Любопытно, что один из близнецов, резонерствующий - по праву всех слуг - Дромио Сиракузский, под занавес провозглашает теоретическое резюме к происшедшему: "Да ты не брат, а зеркало мое". С этим выводом я не могу не согласиться.
А сейчас перечитаем завершающую речь герцога. Что в ней представляет для нас особый интерес, так это не сама констатация фактов, а способ их подачи - сугубо логический: "начало разъясненья", "вот подтвержденье". Терминология судейского документа - да и поза судьи,
На презумпцию "разлученных близнецов", естественно, ориентируется литература тайн, начиная с готического романа и кончая современной научной фантастикой. Мимо этого персонифицированного приема не проходит ни один мастер авантюрного сюжета, будь то Диккенс или Гюго, Дюма или Понсон дю Террайль. Но, разумеется, специальное пристрастие к "близнецам" испытывает детективный жанр. Упомяну лишь некоторые примеры последнего времени: на большее меня - да и никого другого - не хватит.
Львиная доля загадок, предлагаемых читателю Джеймсом Хедли Чейзом в его "Двойной сдаче", связана с участием в сюжете двух сестер-близнецов, одна из коих - воплощение добродетели, а вторая-преступница. Даже заглавие этой вещи - формула с двойным дном. Имеются в виду "финансовые" смыслы слова, но заодно - к делу приобщен намек на двуплановость романной композиции, сопряженной с присутствием двоящегося персонажа.
Роман Себастьяна Жапризо "Дама в очках, с ружьем и в автомобиле" рассказывает о непонятных событиях, участницей которых вынуждена стать умная и красивая путешественница. События эти угрожают ее благополучию, безопасности, даже жизни - и потому их нужно разгадать. Ключом к разгадке и на этот раз является ситуация двойничества. Мы с помощью автора устанавливаем, что напряженность повествования держится на периодических рокировках главной красавицы с ее заместительницей - они как бы играют в прятки: одна на виду, другая - в укрытии, та появится, эта исчезнет.
Конечно, нам доступны и более престижные источники, чем детектив,например, история Железной маски в "Виконте де Бражелоне", исходящая из предположения, что у Людовика XIV был брат-близнец Филипп. У Дюма наличествуют все атрибуты будущего детективного блока 1+1= 1 - то есть персонаж и другой персонаж сливаются в цельном образе, а тот выглядит как один-единственный персонаж. Индивидуальную автономию слагаемые получат, только когда обнаружатся их трудноуловимые различия. Но для автора "Виконта" Железная маска - мимолетный эпизод, мелкая интрижка, теряющаяся на фоне основной романной интриги.
А сочинители детективов - если уж сделали ставку на двойничество принимают его условия безоговорочно. И вот уже, глядя на себя со стороны, герой, следом за аудиторией, начинает сомневаться в том, что он - это он, судорожно ищет в себе чужие черты, сбивается на чужую интонацию, медленно сползает в пропасть, именуемую Утрата Своего Лица или - еще страшнее Потеря Личности. Происходящее получает реалистическую мотивировку, иногда даже со штампом медицинской экспертизы и соответствующим врачебным диагнозом: опьянение, гипнотический транс, утрата памяти и т. п. Этой методике следует и улыбчиво-водевильный Себастьян Жапризо ("Ловушка для Золушки"), и кровожадный Микки Спиллейн ("Долгое ожидание"), и многие другие авторы.
Двойничество на грани сумасшествия - достаточно типичная для детективного жанра коллизия, отражающая, кстати, столь же типичную общелитературную тенденцию: встреча человека со своим подобием (надо
Эту тенденцию можно с полным основанием назвать традицией, ибо первые ее симптомы различимы еще в истории Нарцисса (хотя нет никакой гарантии, что у этого мифического героя не было столь же мифических предшественников), а впоследствии - с появлением зеркала - получают в литературе повсеместное распространение: герои романа - по делу и без дела - устремляются к своему зримому двойнику, хватаясь за зеркало с тем же упорством и постоянством, что современные сыщики - за сигареты (сравнение как будто и случайное, но все-таки не безосновательное: когда сыщики курят, они тоже выясняют отношения с самими собой).
Сцена "человек у зеркала" ныне у всех на виду. "Он подошел к зеркалу и с тревогой вгляделся в свое лицо. Изможденное, испещренное морщинами, оно запечатлело ту страшную усталость, которая с недавних пор стала его привычным самоощущением. Но, помимо этих внешних следов пережитого, на лице прочитывалось еще нечто, не столь очевидное, однако же явственное и реальное, и он не смог отмахнуться от холодящего ужаса, исподволь зашевелившегося у него в груди. Что-то было в глазах у этого зеркального двойника такое, что заставляло вспомнить Долину смерти с ее испепеляющими ветрами, что вызывало в памяти зловещие картины шабаша,- и одновременно черная глубина зрачков как бы хранила ликование римских карнавалов, искрометную радость морских прогулок на катере..."
Довольно! Вынужден оборвать фразу на полуслове. Пока я импровизирую кусок несуществующего произведения, вдруг выплывает из небытия этот катер, а для него в голове у меня всего только два "коктебельских" названия: "Иван Поддубный" да "Витя Коробков". Но уж они-то, эти названия, меня тотчас же выдадут с головой - и все заметят, что моя красивая цитата - сочинена, придумана, что она и не цитата вовсе, а пространная реминисценция изо всей мировой литературы - от "Портрета Дориана Грея" до "Экспансии" Юлиана Семенова. Закамуфлированное подобие обернется откровенной пародией.
Надеюсь, свою мысль я выразил с необходимой определенностью. Тем не менее повторю ее в самом категоричном варианте: человек перед зеркалом столь же постоянный, устойчивый (хотя и кочующий по времени и пространству) мотив, столь же соблазнительная и выигрышная для художника мизансцена, как человек перед выбором, как сказочный герой на пересечении дорог.
У меня под рукой Юлиан Семенов - и в самом деле "Экспансия". Перелистываю книгу буквально наугад - и сразу же натыкаюсь на искомое: "Она никогда не могла забыть, какая брезгливость овладела тогда ею: она увидела себя со стороны, словно свое отражение в зеркале, в самые ее хорошие часы, когда она нравилась себе - особенно утром в воскресенье...
Она видела не себя даже, а какую-то женщину, невероятно, до ужаса на нее похожую; женщина стояла возле зеркала в легкой пижамке, красно-голубые цветочки по белому, и все в ее лице было прежним - веснушки, вздернутый нос, ямочка на подбородке, но это же не я, думала она тогда, я не могу быть ею, этой гадкой подстилкой".
В другом месте, по другому поводу:
"И не только в таком варианте ты рассчитывал на нее, сказал себе Штирлиц; ты сразу понял, что... женившись на ней, ты приобретешь гражданство... но ведь это бесчестно - использовать любовь женщины, даже если в подоплеке корысти святое... Потом, если все кончится благополучно... ты не сможешь без содрогания смотреть на себя в зеркало".