Лизонька и все остальные
Шрифт:
– Лиза, так нельзя. Надо себя соблюдать. Все равно потом поймешь, гуляют с плохими, а женятся на хороших. Если, конечно, иметь в виду только развлечения – то да, но каждая женщина в мыслях имеет в виду для жизни мужа, потому что только в муже можно объединить и удовольствие, и положение в обществе. Ты же не дура, Лиза, должна это понимать.
Но ничего она ей не скажет, потому что Лиза остановится и станет смотреть – не на тебя, не на предметы, а будто ни во что или вообще вовнутрь, а потом вздохнет тяжело, тяжело и скажет: «Буся! Отстань, а?» Как ни странно, с Розой говорить легче. Может, Роза хитрее? Может, она думает: а перетерплю я нотацию бабки, меня ж не убудет? И терпит.
Они с дедом как дорвутся, самим потом тошно, сколько они девочке наговорят. И про то, и про се…
– Ты, Роза, пойми, евреев у нас не любят… Это не нами заведено… Откуда я знаю, почему? Я лично ни одного плохого еврея не видела, а русских и украинцев сколько угодно… Но так нельзя, _Роза, понимать, что вы какие-то особенно хорошие… Это мне не попадались, а другим, наверное, попадались… Хотя что я говорю? Я тоже знаю за евреями черту – они неаккуратные. У нас заврайфо, Финк по фамилии, я им
– Она, конечно, плохого не скажет, но в смысле профессий она человек темный. Нюра, не обижайся, у тебя даже церковно-приходская не кончена, а девочка уже в десятом. Я как раз за ботанику и зоологию. И так скажу – с людьми хорошо, а без них лучше. Нет, Роза, нет! Не в смысле против коллектива, куда ж без него, если на него ставка… Хотя… Хорошо, не буду… Живите так… Время покажет… Я в том смысле, что природа, она способствует умнению. Если с ней наедине… Взять ту же пчелу… Между прочим, коллектив… Только сейчас в голову стукнуло… Но у них так все разумно, и обязательно есть результат… Да не буду, не буду. Я к тому, что, если это изучать, то это не менее важно, чем врач или учитель… А ты, Нюра, придумала – инженер техники безопасности. Да сроду на этой должности у нас сидят полудурки. Потому как – какая там безопасность? Во всех делах по краю ходим, потому что ум давно отключен в работе. Не он царь и бог. Ты, Роза, не все слушай, что говорим, но слушай тоже. И буся, и я плохому учить не будем… Да иди гулять, иди! Кто ж тебя, дурочку, держит… Это мы что-то разговорились.
– Да что вы, что вы, мне интересно.
– Ну, спасибо, Роза, спасибо, иди, деточка, иди…
Нюра сказала старику:
– Вот уедет Роза, зачем нам жить? Сообрази своим умом. Смысла нету!
– Ты что, сама появилась на свет, по собственному желанию?
– При чем тут как я появилась?
– При том… Не сама появилась, не сама уйдешь… А как природой положено…
– Богом… Ты хотел сказать: Богом…
– Я сказал природой. Я соображаю, что говорю… Соображаю пока еще… Бог и природа – одно.
– Дурак, и уши холодные. Бог – над… Природа – его творение…
– Это ж кто тебе такое сказал?
– В первом классе церковно-приходской школы мне сказали… Может, дальше сказали б что другое, но я на этом остановилась… Извиняюсь… конечно…
Такие шли разговоры.
7
Роза поступила на биологический факультет и стала жить за тем самым шифоньером, за которым жила Лизонька. А Лизонька окончила университет и уехала работать на Урал. Купили ей черную цигейковую шубу, которая охватывала ее дважды, на что предусмотрительная Ниночка сказала: «Пусть… Это неплохо… Когда-то ты будешь беременна, и это будет самое то…» Леля, которая принимала участие в этой шубе суммой триста пятьдесят рублей, была возмущена таким предположительным будущим шубы:
– О чем ты говоришь? Лизе надо проявлять себя по производственной и общественной линии. Это сейчас главное. Если каждый вместо того, чтобы отдать родине долг за бесплатное образование, начнет плодить детей…
Ниночка обняла шубу вместе с Лизонькой и сказала:
– Плоди, доченька, плоди… Нету у тебя долгов, не бери себе в голову.
Такое началось!
– Мещанка! – кричала Леля. – Ты посмотри на себя. Во что ты превратила свой дом? Ты уже скоро лопнешь от накопительства. Где твоя совесть?
– Не лопну, – смеялась Ниночка. – Ты не бойся. А если лопну, то как атомная бомба, – всех вас снесу к чертовой матери. Да! – кричала. – Да! Я хочу, чтоб у меня в доме было все! И будет! У тебя тоже дом не пустой, от хрусталя полки гнутся.
– Но я работаю! – заходилась Леля. – Я раньше девяти дома не появляюсь.
– Ой! Ой! Ой! Как у тебя только на заднице мозолей нет! Да я свою работу по дому с твоей и сравнивать не хочу. Моя же – че-ло-ве-ческая!
– Девочки! – возникал в критической ситуации Эдик. – Сестрички! Мир-дружба! Пхай-пхай!
– Нет, ты такое скажешь! – это потом уже Леля, успокоившись. – Мозоли… Ты пожалей лучше… Конечно, трудно… Но пойми, Нина, сейчас делается огромный скачок… Надо людям это объяснить или?..
– Прыгайте! Бог с вами! – миролюбиво соглашалась Ниночка. – Ты только мне скажи, Хрущев умный или дурной? Я с ним запуталась…
Крупная личность, – серьезно отвечала Леля. – Крупная…
Надо сказать, что это было время, когда они уже успокоились и отошли от того первого шока от Хрущева, когда Василий Кузьмич даже слегка поломал Лелино лицо. Издалека потихоньку возвращались люди, Василий Кузьмич со многими из них лично встречался, но в целом все было спокойно. Все возвращенцы делились для Василия Кузьмича на две категории. Одни только что в ноги ему не кидались и все благодарили… Прямо – пожалте ручку. Другие – молчком. Если бы не было первых, вторые не были бы так выразительны. А так волей-неволей о них думалось… К примеру: зачем такая уж гордость? Или обида? Разве на мать обижаются, если врежет сгоряча? А родина – больше, чем мать. Родина – это великое государство, шестая часть земли, а придет, время – будет и больше. Потому что стоит посмотреть вокруг – и поймешь, как он заразителен, наш пример. Ну, сколько осталось исторических лет капитализму? Ну, десять от силы… Там же полное гниение и распад, смотреть на них жалко. Конечно, не тот народ американцы там или французы. Не русский, в смысле. Мы бы это уже не стерпели, чтобы монополии и сверхприбыль, а пролетарий – катись на помойку. Наш народ – он в смысле самосознания впереди лет на сто. Поэтому не исключено, что придется идти им на выручку, как идем на выручку всем. Посчитать – кого мы только не кормим! Такая наша планида – освобождение других от оков и братская помощь. Поэтому те, кто возвращаются оттуда, могли бы быть и посознательней. Могли бы сказать родине спасибо, не ему лично, это боже упаси, он не нуждается, и не в нем суть, – Родине… С большой буквы…
Именно поэтому Василий Кузьмич очень-очень распалился на Дмитрия Федоровича, который прислал идиотское письмо такого содержания.
«Дорогие дети, дочь Лелечка и зять Василий Кузьмич!
С великим вас праздником Октября и с наступающим Днем Конституции. Как вы живете, давно от вас ничего не было, но мы тут в газете «Труд» углядели Лелю на фотографии, где открывают кинотеатр «Россия», но уверенности нет, потому что очень мелкие фигуры и некачественный цвет. Растет, хорошеет столица, У нас тоже заложили пятиэтажный дом, но он тут же осел, потому что поставили его наши деятели на присыпанный шурф. Хоть бы у кого спросили. Так что фундамент стоит голый, дома нет, а дорогу дурная стройка людям перегородила. Так что если теперь идти на базар, то надо круголя, а Нюра уже человек немолодой, ей лишние дорожные метры ни к чему. Но живем мы хорошо. Достали толь, покрыли крышу. Яблони пришлось срубить, какая-то зараза деревья стала точить. Посадили на то место виноград, у нас все им увлекаются для производства своего домашнего вина, но мы это делаем с другой целью. У Нюры зубов – ноль, а какой-никакой витамин вовнутрь нужен, будет сосать виноград, если он, конечно, приживется. А может, приедут девочки, Лизонька и Роза, то тоже пусть побалуются. Пчел я оставил себе три улика, больше не охватить. У меня их хорошо купили, потому, что мед – великая панацея от всех болезней. А еще теперь укусами пчел лечат радикулит, так что получается совсем много пользы. Жизнь идет, но некоторые вопросы остаются без ответа. Поэтому обращаюсь к вам, уважаемый зять Василий Кузьмич, помогите мне в разрешении мучительной задачи, как все-таки умер мой единственный сын Николай? Спасибо вам, я знаю число и, конечно, знаю, что пыток быть не должно, хотя люди говорят разное. Но люди – они люди. Они и то говорят, и другое. Все-таки, как он был подвергнут смерти? Это важный для меня вопрос, и я низко вас прошу, посмотрите, где надо. Вовек буду вам благодарен за эту вашу любезность. Но, конечно, Нюре это знать не надо, поэтому сообщите мне до востребования и как-нибудь намекните, чтоб я сходил на почту. Там работает Рая Чаусова, она училась с Лелей. Напишите – Рае Чаусовой привет, а Нюра пусть себе живет спокойно, она человек уже не очень здоровый, пищу приходится глотать без жевания, какая ж может быть польза организму? Собирает вам посылку. Во-первых, конечно, мед сотовый. Во-вторых, купили у соседки сало, замечательно мягкое и, что важно, от знакомой свиньи, знаем, чем кормлена. И, конечно, варенье из крыжовника, без косточек, получилось светлое, как янтарь. Нас научили не перекладывать все в ящике газетами и тряпками, а пересыпать семечками. Мы сами их пожарим, чтоб не занимать ваше время. Вечером как-нибудь погрызете. Это дело неплохое. Вот и все наши новости. Целуем вас крепко. Ваши папа и мама».
– Толстое какое письмо, – сказала Нюра. – Набрехал, набрехал, а почитать не дал.
– Да как-то языком сразу по конверту мазнул, а потом вспомнил – ты не читала. Я про виноград им рассказал, про толь…
– Надо им!
– Что-то ж надо писать… Какие у нас еще новости?
– Небось, написал, что в церковь хожу?
– Ты что? Это им ни к чему… Расстроятся… У них же билеты…
Когда уехала Роза, старики сделали перестановку. Убрали старенькую кровать, на которой Роза всю свою жизнь спала. Хотя были на этот счет сомнения. Все кровати в квартире стояли в прибранном виде, хоть остались они вдвоем. Лизонькина стояла. Полуторная, на которой Ниночка и Леля спали, а вот топчан Колюни выбросили, и как все нехорошо вышло. Поэтому мучались с Розиной кроватью, прямо быть или не быть у них случилось. Но уж больно она скрипуча была, про вид и говорить нечего, краска на железе облупилась, ржавчина так и сыпалась. Надо было выкидывать. Тем более что купили раскладушку на всякий случай. Да Господи! Пусть только приедут. Свою девочкам отдадут, спите, дорогие, на перине. Немодно, конечно, но зато как хорошо, такое костям уважение. Вынесли кровать, пока несли, она прямо в руках разломалась. Ветвистая такая серединка из спинки возьми и вывались. Это та часть, куда Роза, как лошадка, ногами каждую ночь била. Била, била и разбила. Вынесли кровать – Господи, места сколько! Диванчик двинули туда-сюда, вокруг стола стулья поставили, а то они по углам были затыканы для проходу. И тут в углу возьми и освободись место. Аж задрожала Нюра. Потом пошла в спальню, что за занавеской, стукнула крышкой сундука и достала с самого низу Казанскую Божью Матерь. Потемнел лик у Матери от долгого лежания без света, а тут она ее приложила рукой в угол, на пробу, и – как солнце засветилось в комнате.