Лоенгрин, рыцарь Лебедя
Шрифт:
– Правда? – спросил он, поддразнивая. – А как надо?
– Не так, – ответила она с достоинством, выпрямилась гордо, но с колен не слезла. – Ты не должен так непристойно хватать даже свою жену!.. Сейчас день, Господь все видит!
– Он и ночью все видит, – заверил он.
– Бесстыдник! Ночью он не смотрит!
Он поцеловал ее, но она начала тихонько высвобождаться из его рук, и он осторожно опустил ее на пол.
Она посерьезнела, глаза стали совсем тревожными.
– Дорогой, – сказала она тихо, – насчет турнира ходят разные слухи… Я хочу тебя предупредить, чтобы ты был готов.
– Какие слухи?
Она заломила руки.
– Дорогой, не будь к этому так безразличен! Без турниров нет рыцарей. По крайней мере в нашей глуши… Мы только слышим, что где-то гремят битвы с венграми, славянами, сарацинами и другими дикими народами, но здесь только брабантцы да тюрингцы, так что всю доблесть выказывают только в турнирах!
Он кивнул, сказал серьезно:
– Милая Эльза, я знаю о великой и благотворной пользе турниров. Но что тебя тревожит?
– Второй пункт, – сказала она печально.
– Это какой? А…
Он смолк, второй пункт постановления о турнирах гласит: «Кто не дворянин по отцу и матери, по крайней мере в третьем колене, и кто не представит свидетельства о своем воинском звании, тот не допускается в число сражающихся». Тоже понятное решение, ибо рыцарь – это не просто здоровенный мужик, научившийся махать мечом, а человек, сведущий в восьми рыцарских умениях, а также галантный в обхождении, вежливый и учтивый, умеющий с достоинством держаться в обществе и не задевающий при этом достоинства других. А такое можно получить только в рыцарской семье, когда перед глазами пример благородного и умеющего себя вести отца, чтобы подражать ему можно было с колыбели.
Наконец он проговорил задумчиво:
– Думаешь, будут проблемы?
– Дорогой, ты сделал Брабант процветающим! Но почему-то противников у тебя не поубавилось. Наоборот…
Он сказал так же отстраненно:
– Но король Генрих допустил меня до поединка на Божьем суде. Разве этого мало?
Она заломила руки, голос ее был жалобным и беспомощным.
– Дорогой, ну ты же понимаешь… Тогда было все иначе.
Он кивнул, ответил сдавленным от подступающей ярости голосом:
– Понимаю, дорогая.
Эльза права, в тот раз все было иначе. Собравшиеся жаждали кровавого зрелища, и если бы король вдруг не допустил поединка на том основании, что не уверен в благородном происхождении незнакомца, это вызвало бы бурю возмущения. Как среди простого народа, что собрался смотреть на схватку насмерть, так и среди всех рыцарей, королевской свиты и даже духовных лиц, что верят, будто Господь следит за поединком и в самом деле поможет правому.
Даже Тельрамунд не возражал. Во-первых, был уверен в своем превосходстве, а во-вторых, прекрасно понимал и учитывал настроения собравшихся.
Но что касается большого турнира – здесь все иначе. Приедут помериться силами не меньше сотни бойцов, и если одного-двух не допустят до схваток – накалу сражений не помешает, зато престиж турнира поднимется: значит, все-все, кто допущен, – люди благородного поведения и достойных манер.
– Мне все-таки не верится, – сказал он, – что кто-то посмеет бросить мне обвинение… Нет, что кто-то посмеет не допустить меня до участия в турнире! Посмеет даже попытаться!
Она сказала печально:
– Дорогой, уже пытаются. Эти слухи – только начало.
Лицо ее было бледным и тревожным.
На поле вблизи перекрестка больших дорог уже давно начали воздвигать крытую террасу для знатных гостей, а посреди зеленого поля еще полгода назад отгородили сперва бревнами ровный участок для конной схватки на копьях, а потом поставили три ряда скамей для простого народа.
До этого всю неделю небо оставалось чистым и ясным, но в день турнира с утра небо затянули тяжелые тучи, под которыми заметно прогибается небо, предостерегающе загремел гром, а затем хлынул проливной дождь.
Среди собравшихся сразу заговорили, что церковь то ли запрещает, то ли очень не одобряет эту жестокую потеху, ибо Господь разрешает проливать кровь только на защите своей семьи, но никак не ради похвальбы.
Лоенгрин прибыл без всякой охоты, нельзя не прибыть, хотя он так не понял почему: вроде бы не война, когда для мужчин позор уклониться.
Самая большая группа приехавших была из Тюрингии, вечной соперницы Брабанта, рослые красивые рыцари в добротных доспехах, но все-таки, как довольно переговаривались брабантцы, лучшие доспехи, лучшие оружие, лучшие кони – в Брабанте.
– И лучшие воины, – как заверил сэр Шатерхэнд гордо. – Мы это завтра докажем!.. Тюрингцам придется выкупаться в грязи!
– Очень сильные бойцы прибыли из Баварии, – сказал сэр Харальд.
– Из Саксонии тоже есть двое, – добавил сэр Диттер озабоченно. – Не люди, а быки какие-то в железе.
Сэр Шатерхэнд сказал беспечно:
– Если меня саксонец сбросит, это еще ничего. Лишь бы не тюрингец!
– Да, – согласился сэр Диттер. – Если тюрингец… гм… надо выстоять.
Дождь наполовину скрыл все краски, из яркого праздничного зрелища сделал нечто будничное, как повседневная работа, которую не хочешь делать, но надо: рыцари разъезжались на противоположные концы огороженного поля, по сигналу пускали коней в галоп, затем раздавался громовой удар, когда они на мгновение оказывались друг против друг, хоть и разделенные заборчиком, и один обычно плюхался в жидкую грязь, вырывая сиплые вопли восторга и разочарования.
Лоенгрин с Эльзой терпеливо ждали окончания дождя под плотным навесом, вода сбегает с него такими широкими струями, что Лоенгрин почти не видел подробностей схватки, но Эльза визжит в восторге, взмахивает белыми руками и выкрикивает, кто сколько получил очков за удар или поломанное копье, еще до того, как результаты объявлял судья.
Перехватив удивленный взгляд Лоенгрина, она горделиво похвасталась:
– Я дочь герцога, не так ли?
– Отец тебе все объяснил?
Она помотала головой.