Лоханка

Калашников Сергей Александрович

Комкор часа полтора «играл в солдатики», гоняя ребятишек через микрофон. Успокоился, когда выучил все позывные бойцов этого отделения… хе-хе. Пусть прочувствует, что командирам наука нужна не меньше, чем бойцам.

Да, рации имеются на всех машинах, и пара телефонных аппаратов и катушки с проводом – а как же при такой мобильности без управления и передачи разведданных? Каждое подразделение хоть что-то, да видит и, если вовремя доложит – то у командования легко «сложится» цельная картинка.

* * *

Пару дней наш проверяющий выглядел крайне недовольным и бурчал по любому поводу. Ему решительно всё не нравилось. Или это таким образом

зависть из него вылезала? Настоящую же проблему он создал нам на третий день:

– У тебя, как я понял, готовится к переходу границы третий так называемый конвойный батальон, – спросил он у Кобыланды. – Так вот – я должен пойти с ним и посмотреть всё это в деле своими собственными глазами.

– Никак невозможно, – отреагировал мой друг. – Пассажирских мест в транспортёрах нет, а на место командира машины человека нужно больше года готовить.

– В десантном отделении поеду, – продолжал настаивать комкор.

– Туда тоже лишнего человека не впихнуть – они и так там, как сельди в бочке.

– Вместо бойца сяду. Переоденусь рядовым – чего там сложного? Небось, справлюсь за рядового красноармейца. И не спорьте – вопрос решённый. Извольте наилучшим образом исполнить, а не устраивать мне дискуссию о невозможности выполнения приказа старшего по званию.

– Точно, – улыбнулся я. – В третьем-то батальоне вас не видели не только комкором, но даже младшим командиром. А мы объясним, что вы от газеты, и что это очень нужно, чтобы правильно описать коварство японских милитаристов.

Потом мы тренировали с комкором посадку-высадку, обращение с ППТ – там два спусковых крючка: один на одиночную стрельбу, второй – на автоматическую. Ну и другие элементы подготовки, как могли, подтянули. Как его «внедряли» в один из экипажей, я не видел. А вскоре мы провожали «бранзулеточный» батальон, отправляющийся на вылазку.

Лоханки числом около четырёх десятков спокойно въехали в реку, переплыли её и скрылись на другом берегу. Ночь, тишина, только негромкий гул моторов и тихий лязг неторопливо перематывающихся гусениц. Почему гул негромкий? Так работал я над глушителями. Не идеально получилось, но выхлоп заметно ослабил. Следом подошла колонна грузовиков – на воду сбросили понтоны, соединили их настилом в паром, и началась перевозка машин на тот берег.

Что-то грохотало вдали, Кобыланды нервничал, не снимая с головы наушников, после рассвета вдали за границей пролетело несколько самолётов. Держать меня в курсе происходящего никто не пытался, да и маловато, думаю, поступало новостей – не до докладов сейчас нашим.

* * *

Ждать – тоскливое дело. Невольно в голову начинают лезть дурацкие мысли, появляются сомнения и как-то неуверенно чувствуешь себя, если ничем не занят. Я слонялся по заставе, стараясь не попадаться на глаза командирам – ну кто меня надоумил одеться красноармейцем! Кто угодно может до тебя доковыряться и куда угодно послать. Хотя, тихо тут, благостно, как я люблю. Ровно стучит в сарае движок, крутит генератор. Стоп! Что за ерунда? Зачем генератор, если вот столбы с проводами и лампочка под потолком в комнате горит? Ну-ка, куда ведет кабель от генератора?

Привел он меня туда, где на столе стоит рация. Рядом – боец в наушниках и мой товарищ дремлет. Солдатик занимается зарядкой аккумуляторов – узнаю своё «изобретение» с переключателями и «указометром» – называть эту головку вольтметром у меня язык не поворачивается.

Другой ящик с аккумуляторами подключен к рации – она от него работает, пока заряжается второй комплект. Получается – мотор-генератор сюда привезли вместе с радиостанцией и радистом на время, пока проводится операция на сопредельной территории. Опа! Парень вытащил отвёртку и отвинчивает винты крепления кожуха рации. Не иначе – какая-то неисправность. Надо помочь. Это ведь я когда-то подключал-соединял в первый раз, значит и в этот раз соображу, что к чему.

Зашёл с крыльца, прокрался на цыпочках мимо спящего Кобыланды и присел рядом с бойцом, придерживая переднюю стенку, уже отсоединённую от остального. Какой культур-мультур! Даже и не знал, что на нашем заводе так хорошо делают. Я тогда научил электриков, да и не заглядывал больше сюда. Кузьмин их проверял при приёмке – вроде претензий не было. И немудрено, если тут такая икебана! А это что за незнакомая связь?

Кажется, я спросил вслух.

– Так переключатель средневолнового передатчика, Иван Сергеевич!

– Не понял, – удивился я. – Писано же было в руководстве, что рация коротковолновая.

– Так она и есть коротковолновая, – захлопал глазами радист. – На средние переходят, когда отдают команды бойцам на детекторные приёмники. Короткие-то волны куда сложнее детектировать, – пояснил он таким тоном, словно это всем известно.

Я упёрся взглядом в гнутое из металла шасси, из которого торчали радиолампы, пачки пластин переменных конденсаторов, заглянул сзади, где натянулись между изолирующими колодками резисторы и разной формы незнакомые финтифлюшки. Ох так ничего себе технический прогресс! Вообще непохоже на первый экземпляр, побывавший когда-то у меня руках.

Проснулся Кобыланды. Похоже, моё изумление не было беззвучным, а дремлет он чутко.

– Принимает? – спросил он у радиста.

– Так точно. Клемму переобжал.

– Ступай, Игнат, прогуляйся до ветру. Я послушаю, – мой друг отправил прочь лишние уши. – Что, понравилось? – это уже вопрос ко мне.

– Тут маркировано не по-нашему, – ответил я невпопад.

– У Софико есть родня. Из бывших. Эмигрировали они после революции. Вот один троюродный и делает маленький гешефт. Оттуда готовые блоки, отсюда – чёрная икра. Ну а канал передачи… хм, – Кобыланды помедлил немного. – Да не надо тебе этого знать. Завод покупает сборку у артели «Красная медь», прячет в самодельный кожух – всем хорошо. Не бери в голову и про наш разговор забудь.

* * *

Через три дня с противоположной стороны начали возвращаться грузовики. Некоторые везли раненых. А ещё через пару дней приволокли на тросе несколько повреждённых «бранзулеток» – их переправили на наш берег всё тем же понтонным паромом.

Потом я наблюдал возвращение батареи трёхдюймовок: установленные в грузовых отсеках гаубичной длины стволы казались обрезами зенитных орудий – так уж придумали их устроить. Плыли пушечные транспортёры неважно, глубоко погрузившись в воду, отчего сердце замирало – уж очень немного оставалось на поверхности высоты до обреза открытого кузова. Странные чувства они у меня вызывали – эти уродцы. С одной стороны направленные при транспортировке вверх стволы выглядели очень убедительно и производили грозное впечатление. С другой – стрелять из них было можно только при больших углах возвышения, когда отдача направлена преимущественно в землю. Грубо говоря, цели, расположенные ближе трёх километров были для этих орудий досягаемы только с применением ослабленного заряда – так уж получились у нас возможные углы возвышения, что пришлось вернуться к раздельному заряжанию. При попытках стрелять прямой наводкой из-за малой массы машины происходила такая её раскачка, что ствол задирался и снаряд уводило вверх.