Лоханка
Шрифт:
Вот мне и захотелось соорудить нечто крошечное, низенькое, но кусачее.
Уложить мехвода – это, в принципе, решаемо. Нужно только посоображать, каким образом обеспечить ему достойный обзор. Размеры меньшего из применяемых у нас нынче дизелей позволяют затолкать его в полуметровый просвет – то есть высота корпуса получится небольшой. И этот вариант способен обеспечить мощность почти в полсотни лошадиных сил – не так уж мало для компактной машины. Остается сообразить, чем это создание вооружить.
Ну так, чисто теоретически, знаю – чем больше калибр снаряда или пули, тем более толстую броню она способна пробить. Широко известен факт, что на начальном этапе Отечественной у нас в войска в больших количествах поступали противотанковые ружья. Если поступали – следовательно со своей задачей они справлялись. Зато в фильмах о конце войны этот вид оружия не упоминался – то есть или хватало пушек, или, что важнее, этими пушками научились эти самые вражеские танки эффективно поражать издали, не доводя дело до применения ручного противотанкового оружия.
Точно – в кадрах хроники той поры чаще всего мелькали самоходки, очень похожие на наши – то есть мы правильно угадали с трёхдюймовкой, поставленной на плавающее шасси. Это, конечно, радует. Однако, нужно придумать, чем вооружить задуманный мною крошечный танк. То есть, несомненно, пушкой. Самого маленького из существующих калибров, причём – автоматической, потому что это позволит обойтись без заряжающего.
Идеально маленькая машина должна иметь экипаж вообще из одного человека, но непонятно, сможет ли он и движением управлять, и вести прицельный огонь. В моё время при том уровне развития компьютерных технологий, наверное, подобную задачу можно было бы решить, но у нас сейчас даже танковые башни поворачивают плечевым упором, а для управления движением постоянно недостаёт одной конечности, потому что для поворота нужно использовать два рычага, занимающие обе руки, а ноги давят на газ и сцепление – то есть ни почесаться, ни скорости переключить, не бросая чего-нибудь, не получается.
Нет, не подумайте будто ситуация непроходима – есть варианты для преодоления этих проблем. Я толкую о том, что и рулить, и выбирать цели, и вести огонь в одиночку не получится. А ведь ещё необходимо осматриваться, наблюдая окрестности – иначе мигом вляпаешься. И тут требуются действия не менее, чем трёх человек. Лучше – четырёх. Это я сосчитал радиста, который должен, ни на что не отвлекаясь, «держать» волну. А четверых в совсем уж маленькую коробчонку не запихнёшь. И на всё это накладывается неопределённость с пушкой – не слыхивал я ни о чём таком у нас в это время. Ни нынче не слышал, ни в будущем не читал.
Помаялся я немного, да и отписал Кобыланды. Поделился с другом «озарением» и всей кучей возникших по его поводу сомнений. Сам же клеил из тонкого картона макетики разных вариантов компоновки – искал шедевральную конструкцию.
Шел тридцать восьмой год, время от времени появлялись тревожные вести с Дальнего Востока, наш цех продолжал выпускать вездеходы, но чего-либо примечательного, выдающегося не происходило. Постучали в наш дом в ночь на первое сентября – точно помню, как еле угомонили сынов. Старший, гордый тем, что он завтра идёт во второй класс, задрал младших братьев. Нет, они не расплакались и не раскапризничались – просто подрались. И наш первенец понесёт завтра в школу не только букетик «майоров», но и лёгкую синеву под глазом. Анна довольна – дети растут воинами. Хе-хе. Они вчера за сарем лудили соседский самовар. Я, когда ночью тайком переделывал, остался доволен их стараниями – почти ничего не испортили. Мастерами они у нас растут.
Так вот, угомонили мы отпрысков и доделывали во дворе обычные мелкие дела, как вдруг постучали в калитку.
– Вань, тут к тебе какие-то военные, – Анне видно вход во двор от того места, где она протирает тарелки. Но почему в голосе любимой звучат тревожные нотки?
– Нехай заходят, – отвечаю. – Я тут под лампочкой. Пускай идут на огонёк, – никакой тревоги в моей душе не возникло – тридцать седьмой-то год уже тю-тю, закончился. А люди в форме бывают на заводе нередко – нечего их бояться.
– Иван Сергеевич Беспамятный? – подошедшие явственно принадлежат к «органам». Тем самым. Потому что петлицы у них малиновые, что мне кажется тревожным симптомом. Тем не менее, согласно киваю и пересыпаю гайки с бумажки обратно в баночку.
Не дождавшись от меня вопросов, парни немного помолчали, невольно следя за тем, как я убираю инструменты и вытираю руки тряпицей, смоченной в уайт спирите.
– Вас вызывают в Москву, – наконец открыл рот первый, повыше ростом.
– Приглашают, – поправил его второй.
По всему видно, что они стараются вести себя вежливо, вот только выходит это у них угловато и неестественно.
– Выезжать прямо сейчас, – интересуюсь.
– Да, товарищ Беспамятный.
– Пойду, переоденусь, присаживайтесь, это недолго.
В доме, куда я вошел, уже горит свет. Анна собирает мне на дорогу снеди, а на столе – сидор с бельишком, свежей рубашкой и мыльно-рыльными причиндалами. Одеваюсь по городскому – есть у меня приличный костюм. И вещи перекладываю в чемоданчик средних размеров. Как-никак – в столицу еду.
– Сёмке скажи – будет кляксы ставить – я ему ухи повыкручиваю, – говорю на прощание супруге, чтобы хоть как-то рассеять тревогу в её глазах. Знаю – если попросту пообещаю вернуться, она только сильнее забеспокоится.
Никакая машина на улице нас не ждала – да я бы услыхал шум мотора, а его не было. Прошли мы до железнодорожной линии, а тут стоит вагон с паровозом и железнодорожник с фонарём. Нормальный вагон, их в эту пору называют «мягкими» – то есть по два места в купе. Проводник весь из себя в форме сразу предложил чаю, а за окном уже мелькают фермы моста через Мурню да колёса постукивают.
В купе я ехал один и кроме проводника ни с кем не встречался до самого Сталинграда – мы быстро докатили, задолго до наступления утра. А тут, пока осмотр вагона, пока смена локомотива, прогулялся. Гляжу – ребята, что приходили за мной, тоже перетаптываются неподалеку.
Потом за окном – то леса, то поля. Других пассажиров нет, один проводник в конце вагона хлопочет. Бежим быстро, напористо. Да уж, сообразить бы, куда и зачем меня таким фон-бароном доставляют. Оно, вроде, и спросить не стыдно, однако, какая-то опаска в душе ворошится. Поэтому делаю морду ящиком и, кроме как насчёт чая, никого ничем не беспокою. Словом – держу фасон и демонстрирую полный фатализм.