Лорд Хорнблауэр

Форестер Сесил Скотт

Утерев рот салфеткой, он влез в свой непромоканец и поднялся на палубу.

— Кажется, ветер стал немного слабее, мистер Фримен.

— Мне тоже так кажется, сэр.

Скрытая тьмой «Порта Коэльи» всходила на волну почти без труда, то грациозно поднимаясь, то ныряя вниз. Волны за бортом были уже далеко не такими крутыми, как раньше, кроме того, то, что падало им на лицо, было каплями дождя, а не брызгами, и то, что пошел дождь, подсказывало, что худшее уже позади.

— Под зарифленными кливером и грота-триселем мы можем попробовать начать лавировку, сэр, — колеблясь, сказал Фримен.

— Отлично, мистер Фримен. Действуйте.

Для управления бригом требуются особые навыки, особенно, разумеется, когда необходимо идти против ветра. Под кливером, стакселями и гротиа-триселем им можно было управлять, как судном с косым парусным вооружением. Хорнблауэр знал это в теории, но знал также, что его практические навыки в

значительной степени утрачены, особенно если действовать надо в шторм и темное время суток. Его вполне устраивало отойти в тень и предоставить Фримену делать то, что тот сочтет нужным. Фримен отдал приказы: под натужный скрип блоков зарифленный грота-трисель поднялся на мачте, в то время как матросы, стоя на дико раскачивающемся рее убрали грот-марсель. Бриг дрейфовал, имея ветер в правую скулу, а в результате подъема кливера стал слегка уваливаться под ветер.

— Выбрать грота-шкоты! — прокричал Фримен, затем обернулся к рулевому: — Так держать!

Усилие руля предотвратило попытку «Порта Коэльи» потерять управляемость, а грота-трисель, забрав ветер, вынудил ее двинуться вперед. В одно мгновение она совершила переход от спокойствия и безмятежности к борьбе и отчаянию. «Порта Коэльи» перестала подчиняться волнам и ветру, позволяя им бушевать позади нее, теперь она шла им навстречу, боролась с ними, сражалась. Она была словно тигрица, которая до поры избегает охотников, прокрадываясь от одного убежища к другому, а затем обрушивается на своих мучителей, озверев от ярости. Ветер накренил ее, пелена брызг вздымалась из под форштевня. Плавные подъемы и спуски превратились в невыносимо резкие раскачивания, когда она встречала крутые валы с непоколебимой решимостью, она кренилась и вздрагивала, прокладывая путь через волны. Человек, смертный человек, бросил вызов силам природы, древним стихиям, правившим землей и водой со времен создания. Силой разума, заключенного в хрупкую оболочку своего черепа, человек оказался не только способен на равных сражаться со стихией, но и подчинить их, заставить служить своей воле. Природа породила в водах Канала этот мощный западный шторм; потихоньку, исподволь «Порта Коэльи» использовала его силу, чтобы держать свой курс на запад — это был долгий, трудный, мучительный путь — но все же на запад. Хорнблауэр, стоя у штурвала, почувствовал прилив возбуждения, когда «Порта Коэльи» двинулась вперед. Он чувствовал себя Прометеем, похитившим огонь у богов, он был мятежником, которому удался мятеж против слепых законов природы, он мог чувствовать гордость, хотя и являлся всего лишь простым смертным.

Глава 5

Фримен рассматривал жир, покрывавший лот, один из матросов светил ему, держа фонарь на плече. Помощник штурмана и вахтенный мичман дополняли группу, отделенную четко очерченным кругом света от окружающей тьмы. Фримен не спешил вынести свое решение: сначала он посмотрел на добытые из моря образцы грунта с одного угла, потом с другого. Понюхал их, потрогал указательным пальцем, потом поднес палец ко рту и лизнул.

— Песок и ракушечник, — пробормотал он себе под нос.

Хорнблауэр держался позади: такие вещи Фримен способен был сделать лучше, чем он, хотя открыто признаваться в этом являлось почти ересью, так как он являлся капитаном, а Фримен — всего лишь лейтенантом.

— Возможно, мы близ Антифера, — сказал, наконец, Фримен. Он устремил взгляд в темноту, в том направлении, где стоял Хорнблауэр.

— Ложитесь на другой галс, если вы не против, мистер Фримен. И продолжайте бросать лот.

Пробираться во тьме вдоль предательского нормандского берега было весьма волнительным делом, хотя за последние сутки ветер и упал до простого свежего бриза. Однако Фримен знал, что делает: двенадцать лет, которые он провел в постоянных замерах глубин, плавая на окраинах Европы, выработали у него знание и чутье, позволяющие делать безошибочный выбор. Хорнблауэр мог довериться суждениям Фримена — с картой, компасом и лотом он сам мог бы неплохо справиться с работой, но ставить себя выше Фримена в качестве ла-маншского лоцмана было бы глупо. Фримен употребил слово «возможно», но Хорнблауэр понимал, что это «возможно» является практически утверждением. Фримену можно доверять в таких вещах. «Порта Коэльи» находится близ мыса Антифер, а это значит, несколько далее под ветер, чем он хотел бы быть, когда наступит рассвет. У него все еще не было плана, как он станет действовать, когда найдет «Флейм». Насколько он мог видеть, обходных путей не было: с точки зрения обычной геометрии совершенно не представлялось возможным отрезать мятежникам пути отступления к французам, если бы они захотели это сделать, имея с одной стороны открытый путь в Гавр, а с другой в Каэн. Помимо этого, на побережье была еще дюжина маленьких заливчиков, также плотно прикрытых береговыми батареями, где «Флейм» мог найти себе убежище. А любая попытка форсировать

события может привести к тому, что Чедвика вздернут на ноке рея — это будет ужаснейшим и опаснейшим инцидентом в истории флота со времен убийства Пиготта. [12] Однако с мятежниками нужно вступить в контакт — совершенно очевидно, это первое, что следует сделать. И не было ничего плохого в том, чтобы попытаться извлечь из этого контакта максимально возможную пользу. Может произойти чудо: он должен дать шанс случиться чуду. Что однажды сказала ему Барбара? «Везучий человек — это тот, кто знает, сколько можно предоставить случаю». Барбара слишком хорошо о нем думает, даже после всего, что произошло, но в том, что она сказала, была истина. «Порта Коэльи» быстро двигалась к северо-западу, идя в крутой бейдевинд.

12

Хью Пиготт, капитан фрегата «Гермиона» (32 орудия) был известен как один из самых жестоких капитанов. 22 сентября 1797 г. команда взбунтовалась и перебила всех офицеров. Фрегат мятежники сдали испанским властям..

— Прилив вот-вот начнется, сэр Горацио, — сказал стоящий рядом с ним Фримен.

— Благодарю вас.

Вот еще одна неизвестная в завтрашней задаче, которую ему не удалось еще решить до конца. «Война не похожа на сферическую тригонометрию, как может быть, многое другое», — подумал Хорнблауэр, усмехаясь про себя над непоследовательностью своих мыслей. На войне часто случается, что кто-то берется выполнять задачу, не зная даже, чего он хочет достигнуть, доказать или выполнить, и даже не зная, какие средства можно использовать, чтобы сделать это. Военные действия — по большей части результат небрежности, самодеятельности, предпринятой на удачу импровизации. Даже если бы они не вели к жертвам и затратам, все равно это не дело для человека, обладающего логикой. Не исключено, что он слишком хорошо о себе думает: может быть, другие офицеры — скажем, Кокрейн или Лидъярд, будучи на его месте, уже составили бы план действий по отношению к бунтовщикам, план, который безошибочно привел бы их к положительному результату.

Пробили четыре склянки — они шли этим галсом уже более четверти часа.

— Будьте любезны лечь на другой галс, мистер Фримен. Я не намерен слишком удаляться от берега.

— Есть, сэр.

Если бы не война, любой находящийся в здравом уме капитан ни одной секунды не стал бы идти в темноте вдоль этого изобилующего отмелями побережья, особенно если у него нет уверенности в том, что он точно определил свое местонахождение — их теперешняя оценка базировалась на совокупности предположений: о сносе во время дрейфа, о воздействии приливов, о совпадении замеров глубин, сделанных ими, с отметками глубин, нанесенными на карту.

— Как вы думаете, сэр, что станут делать мятежники, когда увидят нас? — спросил Фримен.

Тот факт, что Хорнблауэр может оказаться недостаточно твердым, чтобы отказаться давать разъяснения по тому или иному вопросу, может подтолкнуть Фримена к фамильярности. Это раздражало Хорнблауэра, но главной причиной было отсутствие мыслей на этот счет.

— Нет смысла задавать вопросы, на которые лишь время может дать окончательный ответ, мистер Фримен, — резко сказал он.

— И все же строить предположения — довольно увлекательная вещь, сэр Горацио, — ответил Фримен с дерзостью, заставившей Хорнблауэра взглянуть на него сквозь темноту. Буш, если бы Хорнблауэр заговорил с ним таким тоном, сразу же уполз бы назад, в свою конуру, зализывать раны.

— Можете развлечь себя на такой манер, если желаете, мистер Фримен. Я не намерен заниматься этим.

— Спасибо, сэр Горацио.

На самом деле это было или нет, но в последней реплике ему послышался намек на насмешку, скрытый под намеком на покорность. Неужели возможно, что Фримен может про себя насмехаться над вышестоящим офицером? Если так, то он сильно рискует: лишь тень неудовольствия, которую может выразить Хорнблауэр в своем рапорте в Адмиралтейство, отправит его на берег на всю оставшуюся жизнь. Но с того самого момента, как эта мысль пришла ему в голову, он знал, что не станет этого делать. Никогда он не похоронит карьеру способного офицера только потому, что тот обращался с ним без раболепия.

— Быстро мелеет, сэр, — неожиданно сказал Фримен. Подсознательно и он, и Хорнблауэр прислушивались к крикам лотового. — Мне кажется, что следует лечь на другой галс.

— Разумеется, мистер Фримен, — сухо ответил Хорнблауэр.

Они медленно огибали мыс Эв — самую северную точку эстуария Сены, прямо за ним лежал Гавр. У них был шанс, совсем крохотный, что к рассвету им удастся оказаться с наветренной стороны от «Флейма» и в то же время между ним и Францией, так, чтобы у него не оставалось никакой возможности сбежать. А ночь подходила к концу — до наступления дня оставалось совсем немного времени.