Ловчий в волчьей шкуре
Шрифт:
– Конечно, ведь это моих рук дело! – Я сам чувствовал, что слова звучат нелепо, но, увы, ничего разумного в голову не лезло.
– Это знаешь ты, это знаю я. Но ты будешь мертв, а бедного, хотя и многомудрого кота, пожалуй, отправят на костер, – он всхлипнул от неизбывной жалости к себе, – как злокозненного помощника коварного чернокнижника. А Алина, наша бедная Алина, окажется всецело в руках мерзкого злодея, – простонал кот. – О нет, я не переживу этого! Впрочем, конечно не переживу – меня же сожгут и пепел мой развеется по Савойе, так что некому будет даже и вспомнить
– Но что же делать?! – всполошился я.
– Действовать, мой друг! Только действовать! Решительно и бескомпромиссно. Вчера было рано, завтра будет поздно!
– Но как? Напасть на графа? Я готов, но он прекрасный воин и без особого труда расправится со мной, по крайней мере, в человеческом облике.
– О нет, кровопролитие совершенно ни к чему. Конечно, если ты прикончишь его, это несколько уменьшит остроту проблемы для нас. Но для тебя…
Я тяжело вздохнул. Открытия последних дней, точно палица, шарахнув меня по голове, вышибли собачью преданность господину, которой прежде я так гордился. Но и теперь я без лишних слов понимал, что, как бы то ни было, не сыщу в себе нужных сил, чтобы броситься на мессира Констана. Тем более сейчас, узнав, что он – мой единственный родич на этом свете, каков ни есть – единокровный брат. Так что разрешение Мурзика не кидаться на хозяина Монсени меня все же чрезвычайно обрадовало.
– Может, тогда мне скрыться в волчьем мире? – предложил я.
– Скорее всего, демон может вытащить тебя и оттуда. – Кот забросил ногу на ногу и задумчиво качал носком сапога. – Если так, этот вариант нам не поможет. Сейчас, как никогда прежде, мы вынуждены довести охоту до финала, до развязки, иначе доказать что бы то ни было окажется невозможным.
– Но герцог Филиберт? Нельзя же допустить его гибели!
– Верно, нельзя, – согласился агент 013. – На Базе нас за это по шерстке не погладят. Но у меня есть на эту тему кое-какая мыслишка. Очень рискованная, но, увы, другой нет ни у кого.
– Пусть даже рискованно! – я начал упругим волчьим шагом расхаживать по комнате. – Мы должны спасти герцога!
– Постой! – воззвал к моему разуму мохнатый профессор, настороженно оглядываясь по сторонам. – В первую очередь мы должны спасти, как бы это ни звучало глупо, самих себя. Кроме того, было бы не лишним спасти мадам Сильвию.
– Она что же, заколдована?
– Полагаю, нет. У нее сильнейшее потрясение, глубокая психологическая травма.
– Какая травма? – переспросил я, вспоминая добрую хозяйку.
– Неважно. Можешь считать, что разум ее пребывает все эти месяцы рядом с монсеньором Ожье, а она сама, увы, осталась в той страшной ночи. Но твоего господина такое положение дел будет устраивать, лишь пока его брак свидетельствует о близости к правящему дому. Потом же графиня непременно должна будет умереть, поскольку больше не будет нужна новому правителю Савойи. Ему вскоре потребуется укрепить свое высокое положение, и для этого нужен будет новый династический брак. Такие вот дела, друг мой!
– Так что же мы должны делать?
– Главное – сыграть все как по нотам, – кот жестом заговорщика поманил меня к себе. – А еще нужно сделать вот что…
Иногда я думаю, как бы оно сложилось, если бы в тот самый час, когда дружище профессор открыл мне глаза на окружавших меня людей, да и на меня самого, кто-нибудь, да хоть и он сам, навернул меня по башке поленом, да утащил сюда, на Базу, – как бы тогда сложилось? Да и поленом-то необязательно – все забываю, что ныне в мире существуют такие хитроумные штучки, которые из любого силача или вояки могут сделать размазню, неспособную и пальцем шевельнуть. И не только человека, между прочим. Клянусь вам, так и есть.
Правда, там есть свои правила и ограничения, но я так думаю, мой случай вполне попадает в эти правила. Сами посудите: Командора вместе с его командой для чего посылали в Савойю? – отыскать и обезвредить волка-оборотня. То есть, меня. Нашли и обезвредили, еще как обезвредили!
Я после ухода кота глаз сомкнуть не мог, хоть склеивай. Сон, дотоле свивший гнездо в моей голове, шарахнулся прочь в ужасе, не догонишь. Еще бы, такое творится! Уж лучше бы и впрямь поленом огрели. Да что поленом, целым бревном, стенобитным тараном!
Вот я и соображаю, глядя на моих друзей, а ведь, по сути, может, не стоило-то дальше огород городить? Вывезли бы злодея-душегуба, заперли бы в свой зверинец, повесили бы табличку «Волколак гуральско-савойский, обыкновенный – убийца пятнадцати человек» – и вся недолга. Ан нет, не стали они так делать, меня пожалели, дали шанс доказать на деле, чего я стою, и герцога спасли, ну и… Впрочем, я опять забегаю вперед, уж простите, не обучен словеса сплетать, но постараюсь все же изложить воспоминания о тех днях своим чередом.
Государь вместе с десятками сопровождающих его охотников-вельмож и сотнями расторопных слуг прибыл в Монсени перед навечерием.
Колокола заливали малиновым звоном округу, и мир казался таким прекрасным, что хотелось петь и плясать от восторга. Пожалуй, всем, кроме меня. Я сквозь оконце наблюдал неистовые пляски домашней челяди, забравшейся на боевые галереи, чтобы получше разглядеть его высочество. Приветственные крики доносились до моего флигеля, наполняя сердце мое непроходящей тревогой. Я знал, что колокольный звон отгоняет демонов, и потому сейчас мог думать и действовать, не опасаясь вмешательства чужой воли. Но кто знает, в какой миг Констан де Монсени пожелает пустить в ход свой тайный козырь?! Верно ли рассчитали Алекс и дон Котофан, смогу ли я устоять теперь, зная подоплеку «загадочных» смертей?
Кортеж двигался шагом, не торопясь, величественно, сопровождаемый трубачами и скороходами. Сотни псов окружали всадников, едва не заглушая пронзительным лаем начищенную медь труб. Как мне потом рассказали, кортеж, прежде чем повернуть в Монсени, заехал в ближний городок, дабы его высочество мог принять жалобы и прошения верноподданных. Конечно, перед охотой герцог и в мыслях не имел читать ворох полученных от жителей бумаг, но уже само то, что горожане смогли лично вручить их своему правителю, наполняло сердца их непередаваемой любовью к государю.