Ловцы душ
Шрифт:
– Покорнейше благодарю, ваша милость. Буду премного вам обязан, – ответил я искренне и вполне уверенно, поскольку это был первый рассказ очевидцев, и мне было действительно любопытно, что они нашли в Китае.
– Может, и Кеслинг вернётся. Выпьем за него. – Мы подняли кубки, а затем Заремба встряхнулся, как мокрый пёс, и усмехнулся. – Я уже чувствую приятный шумок в голове, – объявил он с удовлетворением в голосе. – Но вернёмся к беседе. Хотите ли вы ещё что-нибудь узнать?
Вино у воеводы было хмельным и крепким. Оно ударяло в голову, и я, честно признаюсь, чувствовал уже нечто большее, чем просто невинный шумок. Бог, правда, благословил меня особенной стойкостью к воздействию алкогольных напитков, однако я надеялся, что Зарембу
– Того, что я услышал, мне пока достаточно, господин воевода. Я незамедлительно приступлю к работе.
– Хорошо. – Он кивнул. – Мне нравится ваш запал. Ну, тогда идите…
Я встал, стараясь скрыть облегчение.
– И ещё кое-что, – обронил он, когда я уже откланивался, стоя в дверях. – Я устраиваю пир. В субботу, на следующей неделе. Вы будете желанным гостем.
У меня потекли слюнки при мысли о блюдах, которые приготовит польский повар. Однако я знал, что не должен появляться во дворце Зарембы.
–Простите, ваша милость, но я не думаю, что общество инквизитора...
– Польский воевода может приглашать, кого захочет. И никому до этого не должно быть дела, – прервал он меня злым голосом – А если кому-то не нравятся мои гости, он знает, где дверь!
Мне не оставалось ничего другого, кроме как поклониться ещё раз и искренне поблагодарить за милость, воспользоваться которой я всё же не собирался.
Штаб-квартира Инквизиториума в Аахене была настоящей крепостью. И отнюдь не потому, что инквизиторы ожидали внезапной атаки. Она лишь должна была свидетельствовать о мощи Святого Официума. Ибо именно в Аахене короновались императоры, здесь находился один из дворцов Светлейшего Государя, сюда часто съезжались курфюрсты и дворяне со всей империи, здесь часто останавливались иностранные посольства, наконец, этот город славился целебными горячими источниками. Кроме того, Аахен был городом соборов, церквей и монастырей, и из-за этого Святой Официум побеспокоился, чтобы его штаб-квартира в Аахене вызывала восхищение. Построенная из красного кирпича крепость была окружена высокими, в пятнадцать футов, мощными стенами, ощетинившимися сторожевыми башнями. Основные здания, расположенные в форме прямоугольника, окружали обширный двор. Я знал, однако, что эта впечатляющая постройка была практически пуста. Не было смысла содержать ни десятки солдат, необходимых для размещения на стенах, ни сотни человек обслуги, если в аахенском отделении Инквизиториума осталось всего тридцать инквизиторов. А считая гостей Официума, охранников и слуг, там, по всей вероятности, находилось не более ста человек. Между тем, глядя на эту крепость, я был уверен, что в случае необходимости она могла вместить и тысячу защитников. Но на её территории не было столь характерных для других замков мастерских. Здесь были лишь конюшни и пекарня, служащие только для нужд жителей крепости.
Ворота оставались открытыми настежь, у стены стояли два охранника с глефами в руках. Оба были одеты в кольчуги, на плечах у них были чёрные плащи с серебряным символом сломанного креста. Оба они были высокими, широкоплечими, бородатыми и суровыми. Их внешний вид не располагал к тому, чтобы попросить о привилегии войти на территорию Инквизиториума. Я подошёл, отметив, что они начинают ко мне присматриваться.
– Меня зовут Мордимер Маддердин, я лицензированный инквизитор Его Преосвященства епископа Хез-Хезрона. Я хотел просить о праве войти.
– Здравствуйте, мастер, – отозвался басом один из стражников. – Это большая честь для нас. Однако, в соответствии с полученными мной приказами, я должен попросить вас предъявить документы.
Конечно, лица, выдающие себя за инквизитора, карались со всей твёрдостью и суровостью, но я знал, что иногда находятся сумасшедшие, которые по глупости, или желая нажиться или покрасоваться перед окружающими,
– Вы можете войти, мастер. Приветствуем вас от всего сердца. Соблаговолите подождать некоторое время, я позову кого-нибудь, кто вас проводит. – Он смерил взглядом замковые сооружения. – Здесь даже наши постоянные посетители часто теряются.
В этом я ни капли не сомневался.
Лукас Эйхендорф выглядел как брат-близнец охранников у ворот. Я мысленно исправился: они выглядели как его братья-близнецы, поскольку, видимо, подражание руководителю здесь было в моде. Таким образом, глава аахенского Инквизиториума был высоким, широкоплечим и чернобородым. Своей позой, взглядом и одеждой он больше напоминал опытного бойца, чем инквизитора. Я не видел его никогда прежде, но, безусловно, много о нём слышал, поскольку он находился на своём посту уже около десяти лет. Насколько я знал, он закончил обучение в Академии чуть раньше, чем я в неё поступил, и своей потрясающей карьерой был обязан сильному характеру, безоглядной верности и умению находить преданных сторонников. Нечасто эти три характеристики можно было приписать одному человеку.
Эйхендорф де-факто был вторым человеком в Инквизиториуме, сразу после Его Преосвященства епископа Хез-Хезрона. Но эти должности разделяла такая пропасть, что Лукас мог быть смещён Герсардом в течение часа при помощи одного письма. Однако я знал, что епископ слишком мудр, чтобы избавляться от такого ценного сторонника, тем более что в случае приступа язвы, подагры, геморроя или кожного зуда он всегда мог выместить гнев на своих дворянах или инквизиторах в Хез-Хезроне, и ему не приходилось искать себе жертву аж в Аахене.
– Дорогой мастер Маддердин, – Лукас распахнул объятья, – сердечно приветствую в столице!
Это тёплый приём поразил меня, но и польстил. Даже если Эйхендорф лишь играл, для меня было ценно, что ему захотелось сыграть для меня.
– Наслышан о твоих достижениях, Мордимер, – пояснил он, указывая, чтобы я сел. – Между прочим, и о том, что ты сделал для всех нас в Виттингене. Ты не думал перебраться в Аахен? Я уверяю, что у меня нет таких капризов, как у Его Преосвященства. – Он засмеялся.
– Господи, не оставь его Своей милостью, – закончил я, довольный, что Эйхендорфу не чуждо моё имя и свершения. Что ж, каждый из нас, волей-неволей, имеет в себе немного грешной суеты, даже ваш покорный слуга, который считает себя человеком скромным и смиренным.
– Правильно. Пока Герсард здоров, то и мы здоровы. Но над моим предложением подумай.
– Это большая честь для меня, Лукас, – ответил я. – И я вам глубоко признателен. Боюсь, однако, что самый лёгкий способ заставить Его Преосвященство выписать мне запрет покидать Хез-Хезрон – попросить о переводе в другое отделение.
– Как вы там держитесь? – Он махнул рукой. – Последний раз я видел старика года три назад, и через час он меня уже допёк. Старый ворчун. И злой, как козёл...
Что ж, это были смелые слова для подчинённого епископа, но, коль скоро Эйхендорф так говорил, он, видимо, мог себе это позволить. Думаю, впрочем, что он знал меня достаточно, чтобы быть уверенным, что я не перескажу Герсарду содержание разговора. Кстати, если бы я даже пытался так поступить, я только навредил бы самому себе, ибо вверг бы Его Преосвященство в смущение. А смущённый епископ, со всей вероятностью, постарался бы сделать жизнь бедного Мордимера интересней с трудно описуемым результатом...