Ловцы душ
Шрифт:
– Посмотри мне в глаза.
– О, нет! – подумал я. – Я не хочу утонуть в лабиринтах безумия, которые находятся в их глубинах!
– Посмотри мне в глаза, – повторил он, и в голосе его было, кажется, что-то вроде просьбы.
Я поднял взгляд. Серо-голубые напряжённые глаза. Я не нашёл в них, к счастью, ничего из того, что я запомнил по предыдущим встречам.
– Я не наврежу тебе, – пообещал он. – Хотя и не до конца знаю, что является вредом, а что благом.
– Я верю тебе, мой господин, – ответил я и почувствовал, что моё сердце бьётся как у пойманного кролика.
–
Я не знал, о ком он говорит, но не успел спросить. Вдруг я потерял сознание. Это не было похоже на обморок, когда за мгновение перед падением в темноту ты знаешь, что теряешь сознание. Это было словно кто-то мгновенно опустил перед моими глазами чёрный занавес. Я не помнил ничего из того, что произошло позже. Пока не увидел над собой настоятеля монастыря Амшилас. У него было усталое лицо, но его глаза, казалось, сияли подобно небу в безоблачный летний полдень.
– Что вы здесь делаете, отче? – Спросил я слабым голосом.
– Может быть, я должен спросить тебя о том же. – Он мягко улыбнулся. – Что привело мастера Инквизиториума в монастырь Амшилас?
– Где? – Очумело отозвался я. – Ведь я... – Я огляделся вокруг и увидел, что нахожусь в монашеской келье. – Я... я был... в замке Хабихтбург.
Кто-то, стоящий за спиной настоятеля, нетерпеливо фыркнул.
– Это магия папистов! – Услышал я полный злости голос. – Это шпион!
– Мордимер не шпион папистов, – спокойно ответил аббат. – Правда, сын мой?
– Конечно же, нет. – Я сглотнул слюну. – Вы же знаете, отче.
– Я знаю. – Он кивнул головой. – Однако твоё прибытие в монастырь было, по меньшей мере, удивительно. Ты приземлился с громким стуком, – я услышал тень веселья в его голосе, – на полу в трапезной, в то время, когда мы только что закончили благодарить Господа за дары, которыми он нас наделяет.
– Его не было со мной? – Спросил я, как только переварил слова настоятеля.
– Кого, дитя моё?
– Ангела, – шепнул я в ответ. – Его не было, да?
– На допрос его! – Снова услышал я тот же нетерпеливый голос. – Тогда всё и узнаем.
Аббат обернулся, и я увидел, что его лицо напряглось.
– Мы не отправляем на пытку друзей монастыря, – сказал он твёрдо и вернулся взглядом в мою сторону. – Ну, по крайней мере, не слишком часто, – добавил он, и именно эти слова не до конца меня успокоили. – Расскажи нам всё, что знаешь, и обо всём, что помнишь.
Раз он требовал, я рассказал. Я не пытался говорить красивым языком и приукрашивать или замалчивать факты, как я делал это в отчётах для епископа Хез-Хезрона. Я говорил с полной искренностью и без мелких сокрытий или искажений. Я надеялся, что мне поверят, хотя по мере того, как продвигался рассказ, для меня самого он звучал всё менее и менее правдоподобно. Может быть, я сумасшедший? – В какой-то момент задал я себе вопрос. Может быть, всё, что происходит, рождается только в моём воспалённом уме? Я закончил и я вздохнул.
– Бог мне свидетель, что я рассказал всё, что знаю, и всё, о чём помню. Он велел рассказать вам всё это и велел вам передать, что час пробил.
–
– А значит, мы обречены, – спокойно заключил настоятель. – Когда-нибудь это должно было случиться. Наша судьба была предсказана за много лет до того, как кто-либо из нас родился. – Он тяжело вздохнул.
– У вас же есть монастырь, Круг, шпионы! У вас есть сила! – Закричал я, не обращая уже внимания на тайну, окружающую Внутренний Круг Инквизиториума.
– Как долго мы можем сопротивляться соединённым силам империи и папства? – Спросил он. – Рано или поздно они пришлют нам папский указ, требующий послушания. А когда его не добьются, отправят армию. Ибо не будет уже Инквизиториума, который защитит нас мощью своего имени. Ибо там, в Риме, разлеглась Великая Блудница, там из моря выходит Зверь, имеющий десять рогов и семь голов, и на рогах его десять бриллиантов, а на головах его имена богохульные.
– Проклятые паписты! – Рявкнул один из монахов. – Зачем папа это делает? – Внезапно в его голосе вместе с гневом прозвучали печаль и недоумение.
– Война с Богом начинается: победит Бог, когда пробьёт час, – ответил аббат. – Мы ещё не готовы к войне с открытым забралом. Теперь эти стены окружены врагами. Нам не победить тысячных армий, не разбить пушек и осадных машин. Мы поляжем... А может, вернее, скажем по-другому: полегли бы. Как цветок под лезвием жнеца. Беда только в том, что завтра и послезавтра мир будет иметь проблемы поважнее, чем взятие Амшиласа. Амшиласа, который никогда и никто получить не должен!
Он поднялся с места.
– Уже пробил час, брат Феодосий, – объявил он грустно. – Час освободить из темниц Посланников. Час выпустить Чёрный Ветер. Грядёт Очищение.
Монах, к которому обращался настоятель, выступил на шаг вперёд. У него было почти белое лицо, и я был уверен, что это не была врождённая бледность кожных покровов.
– Отец... – голос его дрожал. – Разве отец...
– Да, я уверен, – отозвался аббат. – Начинай во имя Божие!
Я понятия не имел, о чём идёт речь, но был уверен, что сейчас в присутствии вашего покорного слуги принимаются решения необычайной важности. Только подумать, что я всегда хотел всего лишь жить в спокойной тени!
– Отче, – в голосе брата Феодосия слышалась почти мольба, – во имя Бога живого...
– О да, брат, именно так, – прервал его настоятель. – Во имя Бога живого, делай, что тебе приказано! Во имя Бо-га жи-во-го, – повторил он, чётко выделяя каждый слог.
– Это правда должен быть я, отец мой? – Монах почти плакал.
Аббат погладил себя по бороде и вздохнул.
– Ты всегда знал, что тебя ждёт задание. И ты принял предназначенную тебе судьбу... В надежде, что момент выбора никогда не придёт. Но, он наконец, пришёл. При вашей жизни и моей жизни, о чём я искренне сожалею, ибо я бы предпочёл, чтобы перед подобным испытанием стояли будущие поколения, а не мы. Примешь ли ты крест на свои плечи или отринешь Господа? Примешь тридцать серебряников спокойной совести?