Ловцы душ
Шрифт:
Позволено ли было Светлейшему Государю умереть в неведении о понесённом поражении? Какой удар был первым? В сердце, в шею, или, может быть, тот взмах, который искалечил лицо? Если он умер не сразу, то что он чувствовал, видя, что погибает от руки женщины, которую любил?
– Бедный, бедный сукин сын, – прошептал я, и это должно было сойти императору за эпитафию. Потом перевёл взгляд на Энию. – Так кому ты на самом деле служишь?
Она встала с кресла, вздрогнула, когда босые ноги коснулись пола, подошла и прижалась ко мне.
– Если тебя это утешит, знай, что мне жаль. – Она подняла глаза. – Очень жаль, Мордимер. Не из-за этого, – я понял, что она имеет
Она погладила меня по щеке.
– Все тебя использовали, бедный Мордимер. Все тобой играли. Ты не мог пережить эту партию. Если бы не я, то кто-нибудь другой. Хотя... у тебя ведь был выбор, не так ли?
Я согласился с ней. Мне был дан выбор. Я мог вопреки своим убеждениям и вопреки своей вере встать на сторону победителей. Но иногда лучше быть преданным, чем предать самому...
– Тебе не удастся. – Я покачал головой. – Мариус и его люди... Они доберутся до тебя.
Я сказал так, не зная, что за всей интригой не стоит именно Внутренний Круг. Однако я понятия не имел, какими целями он мог руководствоваться, убивая императора и сваливая вину на одного из инквизиторов. Ван Бохенвальд был человеком, которому я не только был обязан жизнью, но также верил, что, хотя в работе он и руководствуется неизвестными мне мотивами, мотивы эти вполне согласуется с нашей верой.
–У Мариуса теперь будут большие неприятности, – она усмехнулась, будто видение Ван Бохенвальда, удручённого тревогами, казалось ей забавным. Несмотря на необычайную серьезность ситуации, я не мог не заметить, как очаровательно она выглядит, когда улыбается. И я уже знал, что она предала своих хозяев.
– Что теперь? Убьёшь меня?
– Меч Господень, откуда эта безумная идея?! Инквизитор, который убил императора, всем нужен живым. Двое твоих людей уже сидят в подземельях, а с утра расскажут о том, что ты занимался колдовством и поносил Светлейшего Государя. Я подозреваю даже, что их не нужно будет к этому принуждать. Может, не стоило вешать их товарища? То же самое свидетельствовал, впрочем, и твой друг комедиант, и, определённо, найдётся ещё много других свидетелей...
Я долго молчал, размышляя над всеми последствиями, которые могло вызвать подобное событие.
– Ты предашь всех, – пообещала она. – Братьев инквизиторов и епископа. Не будет больше Святого Официума.
Она могла оказаться права. Иногда даже падение такого крошечного камешка, как ваш покорный слуга, может вызвать лавину на большом склоне. Кроме того, Инквизиториум был силён и богат. А на его власть и богатство давно уже многие точили зуб. Любой повод был хорош, чтобы расправиться с ненавистным врагом. Что уж говорить, когда в игру вступало поражение армии и смерть самого императора...
– Когда разверзнется ад на земле, ты сможешь себя поздравить, – заговорил я в конце концов. – Сможешь сказать: да, это сделала именно я.
– Я рассчитываю на подобный поворот дел. – Она улыбнулась.
– Гвозди и тернии! – Не сдержался я. – Что тебе обещали за предательство?
– Свободу. – Сейчас у неё был тихий, мягкий и мечтательный голос. – Дом на берегу моря и клятву, что обо мне никто никогда не вспомнит.
– Если ты думаешь, что кто-то сдержит обещания, данные шлюхе и убийце, ты ещё глупее, чем я думал. Кроме того... я буду помнить, – пообещал я.
Она не дала после понять по себе, что слова «шлюха» и «убийца» хоть в малейшей степени её задели.
– Тебя уже нет, – в её словах я почувствовал ноту непритворной печали. – Я хотела бы быть с тобой, – добавила она через некоторое время. – Правда...
– Но вскоре,
– Вот именно, – она вздохнула. – У меня только одна просьба, Мордимер, – сказала она через некоторое время. – Не думай обо мне слишком много, когда меня уже не будет с тобой.
Я приподнялся и посмотрел ей прямо в глаза.
– Я не думал о тебе даже тогда, когда ты была со мной.
Ох, поверьте, любезные мои: это её задело! Лицо Энии осталось вроде таким же, но я заметил подёргивание ключиц, так, будто по её телу прошла внезапная дрожь.
– Так или иначе, – она пожала плечами, – прощай.
Потом она начала громко и отчаянно звать на помощь.
Я сбежал. Я мог пытаться её убить. Но я имел в себе достаточно смирения, чтобы верить, что Эния без труда могла справиться с инквизитором Его Преосвященства. В конце концов, она – убийца Внутреннего Круга, которую обучали искусству убивать. Что в этом противостоянии мог противопоставить я, которого обучали искусству понимать и любить ближнего и который прибегнет к насилию только в исключительных ситуациях? И даже если бы мне удалось? Как я объяснил бы страже или судьям (если бы до суда вообще дошло, в чём я сомневаюсь), что я с окровавленным клинком стою над мёртвыми телами императора и его возлюбленной княжны? Так что я сбежал и бежал замковыми коридорами, не зная, что делать. Я был словно заяц, против которого объединились борзые, волки и лисы, который убегает, только чтобы получить передышку, не помышляя даже о том, чтобы избежать гибели. Никогда, любезные мои, вы не захотите оказаться в подобной ситуации. Чувствуя, что мир, с которым вам до сих пор удавалось лучше или хуже уживаться, вдруг превращается в трясину.
Я наткнулся на короткую винтовую лестницу, сбежал по ней и вдруг увидел, что зашёл в тупик. Я выругался. Долго и грязно. Я уже собирался развернуться, когда увидел его. Он стоял в тёмном углу коридора. Худощавый, сутулый человечек, одетый в серый балахон. Я видел его неоднократно, как в таком виде, как и в совершенно другом. Я видел его в сиянии ослепительной белизны и с распростёртыми крыльями. Я видел его, карающего грешников и сохраняющего их жизни. Я видел, как его прикосновение обжигало моё тело до костей, и я видел, как то же самое прикосновение лечило нанесённые раны. Когда-то я боялся его больше, чем самой смерти, теперь страх был смешан в равных пропорциях с уважением и любовью. А может быть даже, страха было всё меньше и меньше? В конце концов, когда-то он, защищая меня, бился с Падшим Ангелом, а ещё позже мы говорили о чём-то... Я не до конца помнил о чём, знал только, что было это очень грустно и очень важно. Только иногда, во снах, мне казалось, что я помню слова этого разговора, но после пробуждения все они исчезали, словно слёзы под дождём.
– Мой господин. – Я преклонил колено, стараясь успокоить дыхание.
– Встань, Мордимер, – приказал он. – Час пробил, – сказал он почти с грустью. – Ничто и никогда уже не будет таким, каким было когда-то...
Я ничего не ответил, ибо что я мог сказать? Где-то вдалеке я слышал громкие и яростные крики стражи. Мой Ангел-Хранитель протянул мне руку.
– Возьми мою руку, Мордимер, – приказал он. Я боялся этого прикосновения, но знал, что у меня нет другого выхода, кроме как послушаться приказа. Пальцы Ангела были сильными и тёплыми. Я почувствовал облегчение при мысли, что на этот раз они не выжгут на мне след, словно раскалённое добела железо.