Ловцы звезд

Ким Джейкоб

«Герман вышел в город, попав практически сразу на центральную его улицу. Она была очень широкая и почти единственная, как и бывает в таких маленьких курортных городках на море. Высокий сезон закончился, бархатный сезон был не особо популярным в этом году, и видно, что людей в городе внезапно стало меньше. В воздухе повисла резкая тишина, как после выключенной посередине песни, а набережная зависла в ожидании топота и суеты. Только вот ожидание это продлится около семи месяцев, но, впрочем, все, как всегда. И насколько сюда стекается веселье в конце весны, настолько тут меланхолично становится осенью. Хотя и осени как таковой еще нет, и последние отдыхающие не торопятся уходить с пляжа на дневной сон, заглатывая всем телом, не жуя, последние летние лучи солнца. Теплый уютный курортный городок постсоветского пространства.

И

вот какой-то старичок с хлебом в прозрачном пакете, в старой еле голубой выцветшей рубашке и бесцветных брюках, разувшись, спустился на пляж поближе к морю. Верно идет с магазина домой и решил постоять, погреться на солнышке. Так старики и выцветают вместе с одеждой на солнечном свете, становясь полностью бесцветными, а потом и прозрачными. Особенно те, что одиноки и не имеют ни одной родной души, растворяются среди спелых цветов молодости и просто исчезают для всех, а на самом деле продолжают ходить из дома в магазин, из магазина домой, и с ними никто уже не здоровается, и для них уже все выглядят одинаково незнакомыми. Постоянными остались только вкус хлеба, молока и чая. А этот старичок все стоит на песке и смотрит куда-то вдаль, пытается на горизонте разглядеть облака своей памяти. И может что-то удалось вспомнить из своей молодости, когда увидел, загорающую недалеко, симпатичную девушку и решил прочувствовать свое воспоминание, пока оно навсегда не растворилось, вытащить из воспоминания запахи и звуки того времени, того момента; когда он умел еще любить, когда он так же смотрел на свою любимую, когда любимые просто были на этом свете, были где-то рядом, когда телефонный звонок слышался чаще, чем новости о большом параде планет, когда просто что-то слышится в доме, кроме звуков воды в трубах и выключателей у соседей. А может он смотрел на солнце и был зол, ощущая себя слишком старым для радости дня. Что не может просто улыбнуться из-за атрофии мышц лица, вызванной навечно тяжелой чужой жизнью. А может смотрел на волны и был счастлив, что все необходимое у него есть – хлеб, море, солнце. И что ему не нужно даже улыбаться, чтобы ощущать свои последние фотоны света. Что вокруг жизнь продолжается, и будет продолжаться, и так будет всегда, и его счастье, пусть и немногое за, вероятно, бестолковую жизнь, прочувствует еще кто-то другой. Что морю и солнцу вообще нет дела счастлив он или нет, что это всегда был только его выбор, и ничей больше, как оказалось.

Герман перебирал истории этой картины со старичком, потому что смотрел на него со спины и, соответственно не видел лица и выражения; но уже понял, что надо делать кадр, что это именно этот нужный «кадр». Снимок с открытым вопросом, с незаконченным предложением, с щекотливой вариативностью чувств и эмоций – только такой может быть настоящим. И никак не тупиковый, определенный и ограниченно законченный. Старичок уходил с пляжа, но Герман уже сделал необходимый снимок, и сознание вскользь обрабатывало информацию, которую должен нести этот кадр: не все ли мы являемся такими старичками? И вся наша жизнь – это поход в магазин за хлебом с остановкой насладиться каким-то воспоминанием, которого может никогда и не было. Единственный момент солнца, моря и девушки между магазином и обедом, между рождением и смертью».

4

Нил был уже на подходе к месту встречи со своим клиентом, но сознательно не спешил. Хотел немного опоздать, чтобы посмотреть на человека в неспокойной ситуации. Ведь никто не любит, когда опаздывают. Особенно в наше реактивное время.

Люди думают, что время все летит и летит быстрее. Хотя летят в постоянной спешке сами люди, пытаясь успеть сделать много лишних дел, от которых появятся куча новых лишних дел. Люди торопятся пресытить свой организм дофамином от огромного списка удовольствий, но получение удовольствия не приносит удовлетворения. И эта дофаминовая игла человечества все быстрее раскручивает колесо, в котором мы бежим быстрее, пока не свалимся. Пока не умрем неудовлетворенными и несчастными, как те подопытные мыши, а время будет дальше подстраиваться под наш ускоряющийся ритм.

В этом контексте Нил и хотел проверить Германа, сегодняшнего клиента, проверить его реакцию. И в случае раздражения готов был сразу закончить экскурсию. Нил не желал больше иметь дело с неподготовленными людьми. Человек должен делать шаги, тем более, если к тебе идут навстречу.

Нил даже подумывал бросить это занятие в случае очередного провала, которое может быть уже третьим по счету. Если и с этим Нил не дойдет до статуи, то этот проект закончится, толком не начавшись. Только вот кому от этого будет плохо? Статуи Будды? Нилу? Потенциальным посетителям? Кому нужнее эта экскурсия? Нил точного ответа не знал, но чувствовал, что нужно всем.

Спускаясь уже к месту встречи, Нил заметил ожидающего Германа. И по мере приближения, никакого раздражения или злости не наблюдал. «Ну посмотрим, что из этого выйдет» – улыбнулся Нил.

«Даже если совсем ничего не «поймаю» на этой экскурсии, пойду завтра искать «кадры» на набережную, на пляж, в магазинчики и кафешки, на площадь и рынок, во все уголки очередных «старичков» – Герман продолжал утешать себя перед возможной неудачей с экскурсией, – Ведь таких «старичков» просто пруд пруди, особенно здесь. И необязательно быть старым, достаточно быть не молодым, не следующих поколений, чтобы чувствовать не просто великую русскую достоевскую тоску, а еще и с советским чувством потерянности и ненужности. Если получится серия, то можно даже название дать – Предбезызвестное время постсоветского пространства души».

Ни в коем случае не пытался Герман идеализировать какие-либо времена и места. Даже на последнем снимке он прекрасно замечал, помимо старичка с хлебом – и грязную собаку, справляющую нужду на облезлый ларек, и откровенную гопоту второй свежести и третьей давности у магазина напротив, и мусорный пакет, летающий по дороге совсем без красоты по-американски, и прорвавшую трубу воды, и нецензурную брань, и многое другое; но это все было неразделимо и неотделимо от центральной темы. И Герману пришло тоже самое ощущение, как от своих фотографий, только чувство это было внутри и не было вызвано визуальным откровением, оно рождалось в глубине от какого-то понимания, которое вроде уже нащупал, но еще не схватил. Но недалеко с ветки взлетела птица, Герман отвлекся на секунду, и вместе с птицей улетело и это откровение, лишь слегка приподняв занавеску буквально на мгновенье.

«А гид то опаздывает» – только сейчас Герман глянул на часы, и надумал подождать еще около получаса. И если никто не придет, то пойдет бродить по окрестностям, а может и поднимется в горы и попробует поснимать, не смотря на то, что пейзажи Герману не удавались, вернее он не мог в них найти то, что искал. Возможно та червоточина в природной гармонии просто отсутствует.

– Доброе утро!

Герман от неожиданности аж подпрыгнул, во всяком случае ему так показалось. Обернувшись, он увидел мужчину с большим походным рюкзаком, который уже протягивал руку.

– Меня зовут Нил, а вы должно быть Герман?

– Приветствую, да я Герман.

– Ну как настроение? Готовы к экскурсии?

– Все хорошо. Если вы о такой готовности – Герман указал взглядом на рюкзак Нила, – то я как-то не думал, что нужно брать какое-то снаряжение.

– Нет, не нужно. Мы до темноты спустимся с гор. Это мое снаряжение, я просто сейчас живу в горах. Двигаемся? Я и так немного опоздал.

5

Первые минут десять шли абсолютно молча, и Герману начиналась казаться странной эта экскурсия. Поспешных выводов делать не хотелось, но смахивало на дешевый развод. «Сейчас приведет меня к какому-то маленькому музейному экспонату, заделанного под старую старину. Расскажет небылицу и запросит денег. Ну и если откажу, то либо какие-нибудь братки, либо менты подтянутся, и будут отжимать». Но все равно Герман продолжал уверенно подниматься за Нилом, а тропа вела круто в гору и подъем обещал быть долгим.

Они прошли еще час очень быстрым темпом, когда Нил остановился на привал, и Герман с удовольствием плюхнулся на, своего рода, скамейку из нескольких бревен.

– Устал? – спросил Нил.

– Есть немного. Самое время отдохнуть, – ответил немного запыхавшийся Герман.

– Ну ты все равно молодец, видать бегаешь. Обычно к этому месту все еле дышат.

– Да я просто не хочу показаться слабеньким, – засмеялся Герман.

– Отлично, – улыбнулся Нил.

«Самое время поговорить, – думал Нил, пока была взята передышка, – все лишние мысли из головы Германа должны были отпасть еще при подъеме, от такого спринта в гору голова должна была очиститься, если, конечно, она не забита всякой ерундой до самых краев. Но смех уже дает надежду на продолжение».