Ловец сбежавших невест
Шрифт:
– Генри, - дрожа всем телом, как раненное животное, бормотала я, - идите прочь…
Но его мои жалкие стоны лишь распаляли, он зверел. Обеими руками он обхватывал мои бедра и яростно толкался вперед, пока я не начинала кричать во все горло от непереносимого наслаждения.
– Вы моя, Энди, - шептал он, укрощая мое тело своими сильными руками.
– Навечно моя! Всегда!
И спорить мне с ним совсем не хотелось…
**
Генри был не только хорошим любовником, но и очень внимательным кавалером. Одеться он мне помог, застегнув на спине все до единой
Ах, какой мошенник, какой ласковый лжец, какой искусный любовник!.. Казалось, ему доставляет огромное удовольствие мучить меня, томить долгими сладкими поцелуями, от которых у меня голова кругом шла, мять и тискать, словно цветок меж пальцев, чтобы раскрыть все нотки его аромата! Генри упивался наслаждением - и своим, и моим, - и с каждым мигом делался все ярче, все живее, все смелее и… опаснее. И вместе с тем все желаннее и прекраснее. Я отчетливо поняла, что без памяти влюблена в Генри, с которым и знакома-то всего пару дней! Я готова была навечно остаться Энди, агентом, чтобы работать с ним в паре по поимке невест, чтобы видеть его каждый день, чтобы чувствовать его рядом!..
Когда он обнимал меня за плечи, даже мысли раскаяния не кружили мою сумасшедшую голову. Я, невеста сэра Перси, изменила ему. Я отдалась другому. И этого уже не исправить; нет, магия моя вся при мне осталась, Генри не тронул ни капли, не наложил чар, чтобы забрать ее в миг, когда я не могла себя контролировать от чувств, бьющих через край. Он хотел и взял только меня, только мое тело, только мою любовь, и это воодушевляло еще больше! Он мог бы опустошить меня, обокрасть, забрать то, что берут все мужчины, получившие власть над женщиной, но не сделал этого. Кажется, он просто позабыл об этом, утонув в… любви ко мне?..
Хотелось бы верить!
– Энди, - шепнул он, привлекая меня к себе, прижимаясь щекой к моим волосам и осторожно целуя их.
– Вы пробудили меня ото сна, Энди, вы вдохнули в меня новую жизнь! Сколько сил, сколько желаний теперь у меня!
Я краснела, пряча лицо, потому что точно знала причину его бодрости.
Кровь.
Девственная.
Конечно, с ванной, полной этой драгоценной жидкости, не сравнить, но тоже кое-что. Генри буквально расцвел. И если раньше он был красивым вампиром, то теперь он сделался ослепительным. Чертовски привлекательным, загадочным и таинственным, как волшебный сон.
Напоследок он прижал меня у камина, в самом теплом углу, наставил торопливых поцелуев, нескромно лаская сквозь тонкую блузку грудь, и я едва не задохнулась от страсти, с которой он желал меня еще раз…
Но к логическому завершению его страстные ласки не пришли потому, что в камине зашебуршало, посыпалась зола и уголь, и Генри припечатал меня всем телом к стене, пряча под собой и зажимая ладонью мне рот.
Кто-то полз по дымоходу, осторожно, то и дело надолго останавливаясь и прислушиваясь к звукам извне. Мы с Генри буквально слились воедино и замерли, превратившись в две неподвижные статуи. Только глаза у него засветились чарующим светом, как самый синий лед, подсвеченный синим вампирским пламенем…
Пока неизвестный полз - а это было ужасно долго, - я вдруг подумала, зачем бы это кому бы то ни было обворовывать эту лавку? Конечно, район тут не самый безопасный, полно жуликов и карманников, но ведь все они должны быть в курсе, что тут все фальшивое! Кому охота рисковать своей шеей ради фальшивок?!
«А не значит ли это, - ошеломленная, подумала я, - что он ищет что-то настоящее?! По-настоящему драгоценное? Что-то, что было у Офелии, о чем все знали, и что она не смогла забрать? Интересно, слуга это ее или вор?»
Похоже, Генри пришел к такому же выводу. Он распустил вампирскую маскировку, словно защитный кокон - кожистый, серый, как гранит, - и обнял этой магией себя и меня. Оба мы стали похожи на густую тень за камином, на пыль и паутину, на старый, забытый сверток. Идеальная маскировка!
В камине отчаянно загрохотало, уголь сыпался уже непрерывным потоком, потому что тело, до того карабкающееся осторожно, сейчас обрушилось и летело вниз. Шмяк! В очаг свалился какой-то мелкий человечек, то ли карлик, то ли гном, в полутьме не разобрать. Рассвет еле занялся, но лучи света с трудом пробивались сквозь пыльные мутные стекла.
Минуту лазутчик хныкал и бранился, видимо, повредил себе что-то или ушибся, выпав на каменный пол. Затем, вдоволь начесавшись, этот противный крысеныш, поводив впотьмах своим длинным носом, шумно принюхался и бросился к прилавку.
Там он с грохотом, не особо скрываясь, но явно спеша, начал выдергивать ящички, скидывать с полок припрятанный товар, какие-то бухгалтерские книги. Он искал что-то определенное, видимо, небольшое, потому что рассматривал каждую мелочь, перебирал блестящие монетки и безделушки. Но все было не то.
Наконец этот странный мелкий человечек как будто нашел искомое.
Я поняла это по тому, какой радостный вопль он издал - ну, словно гундосый слон высморкался.
– Нафел!
– задыхаясь, как чахоточник в жарком бреду, шепеляво шептал он, вытягивая из-под прилавка какой-то странный предмет.
– Нафел!
Что-то вроде то ли крохотного чемодана, то ли не слишком большого саквояжа. Да, точно - чемоданчик! Да такой ладненький, такой милый, что мне тотчас захотелось заиметь себе такой. Нарядный, но не слишком новый, из блестящей коричневой кожи крокодила, все еще слегка пахнущей вишневыми горькими косточками.
Ручка у него была гладенькая, изящная, будто выточенная из волокнистого крепкого дерева, покрытого желтовато-коричневым лаком.
Его легкая поношенность сглаживала слишком острые углы и придавала чемодану вид приятный и округлый. Ремни, перетягивающие его, скрипели, и это был очень приятный, добротный и уютный скрип хорошей, нужной вещи.
Все эти ремешки были сплошь с серебристыми красивыми застежками, которые делал, наверное, очень искусный ювелир, и в довершении всего чемодан был перетянут крест-накрест звонкими цепочками, оберегающими содержимое от воров.