Ловец сбежавших невест
Шрифт:
И тогда хлипкие ставни казались слишком ненадежной защитой, хотя я все время повторяла себе, что, вероятно, существует какой-то нерушимый договор, коли уж эта гостиница стоит тут сотни лет.
– Вы боитесь, Энди? Вам неприятны эти звуки?
Сам Генри как будто бы не испытывал никаких неудобств, и мне думалось, что Инквизитор зря переживал и зря не попросил у него помощи. Генри, который смотрел на мир такими любопытными глазами, усмирил бы чудовищные статуи в один миг…
– Хотите, чтоб было тише?
– Если можно, пожалуйста…
Генри, видимо, считал, что можно.
–
Я поспешила исполнить его просьбу.
Небрежно пересыпая камешки из ладони в ладонь, будто отделяя их от невидимого песка, Генри неспешно подошел к окну. За ним, в кромешной тьме, кто-то кого-то с хрустом поедал. Слышались вопли заблудших душ, вынужденных наблюдать этот ужас, и грешников, в ужасе ожидающих своей очереди на поедание.
Генри небрежно толкнул створку ставни кажущейся белоснежной в этой адской темноте ладонью, и я с содроганием увидела того, кто пожирал в ночи несчастных.
Не зря же гостиница выходила окнами на площадь; прямо под ними примостился адский палач, чтобы вершить свой жуткий суд.
Это было огромное, неповоротливое, толстое создание, воняющее, как потное животное. Глаза его горели в прорезях красного колпака, огромный, как старый утес, черный каменный загривок порос чахлыми кривыми деревцами.
В одной руке этот монстр держал топор, в другой - встрепанного, перепуганного некроманта в дорогих старинных одеждах. Встреть я его на улице - и подумала б, что это маркиз какой-нибудь.
Некромант, словно баранья нога, лежал на огромном пне, изрубленном вдоль и поперек, и отчаянно взмахивал черной волшебной палочкой. В другой руке у него был зажат обломок черного меча. Палач же изготавливался разрубить его на куски.
Наверное, это и есть справедливость, но почему-то меня эта сцена не вдохновляла.
Генри меж тем бесстрашно высунулся едва не по пояс из окна, и потянуло холодом. Я видела, как его магия бежит по земле, сковывая ее морозом, видела, как настывают ледяные пластины, обездвиживающие некроманта и руку с топором, занесенную над ним.
– Пошел вон!
– гаркнул на всю площадь Генри, и его голос металлическим скрежещущим эхом отразился от каждой стены, словно Генри в рупор кричал, и палач с трудом опустил заиндевевшую руку.
– Слушаюсь, Король Тьмы, - пробасил он густым голосом, стаскивая с головы колпак и кланяясь Генри. Растрепанный, вмерзший в кровавый лед некромант на плахе корчился и дышал так, будто легкие его были полны крови. Но он был рад вмешательству Генри; и когда кровавое чудовище с топором исчезло, некромант замер, словно провалившись в спасительный обморок.
Генри, не говоря больше ни слова, подкинул вверх камешки магии, и они яркими белыми звездами засияли в черном небе.
– Тихо чтобы тут было!
– сурово велел Генри, распахивая окно пошире и задергивая занавесями звездный свет.
Однако!
Генри обернулся ко мне; свет сделал его лицо немного мягче, но лишь немного. Его вызывающая, порочная красота резанула мое сердце как грани алмаза - тонкое стекло, и я испытала непреодолимое желание поклониться ему, опустить лицо к самым его ногам, и умолять о пощаде.
Он смотрел на меня тяжелым взглядом исподлобья, порочно, и я понимала, что пропала, что готова продать ему свою душу за самую скромную плату.
– Ах, вот отчего вас Князь Полуночи не любит, - пробормотала я.
– Ваш титул посерьезнее будет….
– И поэтому - тоже, - с улыбкой ответил Генри, подходя ко мне вплотную.
– Он просто знает, что я сильнее него. Обращая меня, он сильно рисковал; и риск его не оправдался.
Ему, казалось, не нужно касаться застежек на моей одежде - они сами расстегивались под его взглядом. Я чувствовала, как наливаются жарким стыдливым румянцем мои щеки, когда под чуткими пальцами Генри раскрылся мой корсет, моя защитная скорлупка, оставившая меня в руках Генри совершенно беззащитной.
– Может, закроем окно, - пискнула я, когда Генри склонился надо мной и поцеловал в шею, в то самое место, где двумя точками был обозначен его давешний укус.
– Зачем?
– удивился Генри, неторопливо стаскивая с моих плеч тонкую белую рубашечку, сминая в ладони кружева и атласные нежно-розовые тонкие ленточки.
– Призраки не посмеют заглянуть сюда.
– И все же страшно, - шепнула я, когда Генри отыскал мои губы своими.
– Самое страшное и опасное существо, - промолвил Генри, скидывая на пол свой щегольской жилет и сорочку вслед за ним, - Король Тьмы, тут, рядом с вами. А вы просите закрыть окно?..
– Только не говорите, что вы перешли на сторону зла и разврата, - умоляюще шептала я, ощущая, что Генри несет меня, и опускает в постель, в чистое белье, в мягкую перину.
– Я остался тем же, кем и был, Энди, - отвечал Генри, бесстыдник Генри, стаскивая с меня панталоны и целуя мои колени так невинно и трепетно, что я на миг забылась, не допуская и мысли, что он может задумать что-то неприличное и бессовестное.
Но он задумал.
Как только белье мое соскользнуло с меня, мои ноги - о, стыд!
– оказались на плечах бессовестного Генри, и я почувствовала, как он целует меня там, где и думать стыдно, тревожит языком так, что все тело мое свело судорогой. Смотрит туда, куда джентльмену смотреть просто недопустимо, разглаживает пальцами и трогает языком!
Мама!
– Генри!
– заверещала я, поднимаясь на локтях и умирая от стыда. В этой развратной позе, в поведении Генри, в его откровенной ласке было много бесстыдства, которое острыми иглами накалывало щеки и прижигало нестерпимым блаженством местечко, которое - о, стыд!
– Генри лизал и целовал. Стыд жег меня, как кипяток рака, опущенного в кастрюлю, но больше обжигали его поцелуи - до судорог, до криков, которыми я щедро награждала моего бессовестного мучителя.
– Генри, - проскулила я, с ужасом наблюдая, что он вытворяет с моим телом. Ответом мне была его ладонь, властно легшая на мой трясущийся живот и прижавшая меня крепче к его ласкающим губам. Непередаваемое наслаждение, перемешанное со стыдом, ударило в мою голову, затопило мой разум, и я упала в постель, комкая простыню, извиваясь, изо всех сил стараясь совладать с накатывающим наслаждением.