Loveц
Шрифт:
И тут Павел расхохотался:
– Тебе не понравилась форма сдачи зачёта?
– Никогда не забуду! А Вы видели их лица? Если б не парик, не грим, меня уже завтра в универе не было.
– Х-м, да… Песня, этот блюз классный. Я никогда не слышал его. Где взял?
– Парень один из нашего лицея написал. Он сейчас в выпускном. На будущий год ждите.
– Парень?
– Ага, Богдан – наш местный сочинитель. Он мне текст по мылу послал и мелодию. Буквально неделю назад, еле успел разучить. Сказал, кстати, рождественский подарок одному хорошему человеку.
– Спасибо.
– Действительно, получилось – Вам.
Они пожали друг другу руки, и каждый пошёл своей дорогой, а вокруг них медленно огромными тяжёлыми хлопьями падал снег.
Дома Павел, как обычно, проверил почту. Он ждал чего-то вроде этого:
Кто, Бог или чёрт посылает совет
Властителю нового мира:
Коль в жизни нашёлся неистовый свет –
Найдутся и чёрные дыры,
Но, если в пути ты захочешь свернуть,
Заметив приятней дорогу,
Пусть будет единственным избранный путь,
Дорог может быть очень много.
– Без тебя знаю – ответил Павел компьютеру, не без интереса прочитав послание – он давно понял, кто автор рифмованных Е–mail. Необходимо было хоть немного вздремнуть после столь бурного веселья, тем более, что он не спал уже почти третьи сутки. Но перед вожделенным сном Павел решил ещё раз проверить работу последней, составленной им программы. Он сел за компьютерный стол, согнал с клавиатуры самозабвенно дрыхнувшего Ронхула, и тот, недовольно дёргая хвостом, удалился в кресло. Обои рабочего стола были запрограммированы так, что произвольно меняли свой облик, исходя из имеющегося набора изображений. Сейчас ярлычки висели на стенах, выложенных диким камнем в подземелье старинного замка, где располагалась, согласно легенде, лаборатория какого-то малоизвестного средневекового алхимика. Для загрузки программы требовалось некоторое время, и Павел решил принять душ и, наконец сменить шикарный костюм на длинный, мягкий уютный халат тёмно-синего, почти чёрного цвета. Итак, ещё полчаса – и спать. В кухне часы пробили полночь. За окном кошачьей походкой прохаживался снег. Павел невольно поёжился, как будто почувствовал холод длинного подземного коридора. Машинально взял со стола сканер. Факела на стенах дрогнули и засветили ярче. Послышалось мерное капанье воды где-то в отдалённом участке подземелья. Павел оглядывается – он хорошо знает эту дорогу – ещё два поворота налево, потом очень длинный коридор, в конце которого нужно свернуть направо, и он попадёт в свою лабораторию, где уже всё должно быть готово. Нужно торопиться, и он идёт очень быстро. Первый поворот, второй… Что это за фигура там, опасно близко к дверям его тайной обители. Кого они опять посылают ему. Разве он не дал им ясно понять, что не станет ничего делать по их указке. Женщина? Откуда? Он раздосадован, почти разозлён. Ненужная помеха, очередная нелепая смерть. Ему не хотелось убивать эту женщину. Но она стоит, замерев, на его пути и смотрит на него своими кошачьими глазами, в которых нет и тени страха. Где он видел это лицо? Бледное, отчего радужки глаз кажутся ещё более огненными, губы чувственные, слегка разомкнуты, как будто она собирается заговорить, волосы тёмные прямые, откинуты назад. Она нравится ему, но это не имеет значения, ведь она преграждает его путь. Он резко выбрасывает вперёд руку и зажатым в кулаке сканером касается её груди:
– Кто Вы?
Видно, что она хочет ответить, но не может. Однако взгляд её не становиться испуганным или даже тревожным – она очень внимательно вглядывается в его лицо, как будто стремится запомнить каждую мелочь. Медленно, очень осторожно, она касается пальцами его руки и поднимает её выше, к своему горлу. Он понимает.
– Вы не можете говорить.
Кто она? Он не хочет убивать её. И Павел настраивает прибор. Он видит, что это причиняет лёгкую боль женщине, но она ждёт и смотрит, и слёзы начинают течь из её глаз. И тут ему передаётся вся глубина, искренность и сила её чувств. Так же. Почти. Когда-то давно, лет двести назад, было у него с матерью. Нет, это совсем другое. Это нежнее, и в то же время мощнее. Гораздо.
Один за другим исчезают вопросы, ибо ответ на каждый из них звучит одинаково. Нет ни добра, ни зла, ни жизни, ни смерти, и все миры стали одним миром.
Он протягивает руку, чтобы дотронуться до её мокрого от слёз лица. И в ту же секунду она прижимается щекой к его ладони, а губами к запястью, с внутренней стороны. Любые ласки земных дев или небесных гурий ничто в сравнении с этим жарким прикосновением её горячих губ. И он не может больше сдерживать неистовую силу, усмирённую много лет назад и загнанную в клетку сознания. Он держит в своих объятиях вселенную, обладать которой его единственное всепоглощающее желание. Он ещё медлит: доля секунды или несколько столетий проносится, прежде чем их губы встречаются и начинают свой древний влажный танец, чем-то напоминающий поединок. Обладать, вобрать в себя всё её существо и в то же время самому броситься к её ногам и стать её частью. И пусть это длится всю его жизнь, сколько бы не осталось: минута или вечность.
Всёнарастающий гул содрогает многочисленные коридоры подземелья, рушатся все только что созданные миры и рассыпаются осколками стекла. Он понимает, что сейчас произойдёт, но ему уже известно её имя, и он успевает крикнуть:
– Анна, осталось не долго!
Прежде, чем… Прежде чем он осознаёт себя сидящим за столом у компьютера и слышит предательски страшный хохот будильника.
Он встал и весь нерастраченный пыл, всю страсть, которую не успел утолить, вложил в удар по лицу ухмыляющегося циферблата. Он хотел видеть брызги крови, но видел лишь брызги стекла и слышал жалобное звяканье шестерёносто вопля ужаса и боли. Он должен был кого-то сегодня убить – пусть это будет будильник.
Ронхул, осатанев от неистовства хозяина, сиганул вон в закрытую форточку, и новый фонтан осколков, наконец отрезвил Павла. Он тяжело рухнул в кресло. Несколько минут сидел, опустив низко голову. Теперь он окончательно знал, что ему ещё нужно сделать.
VII
Кто сказал, что блюз звучит, когда одному хорошему человеку очень плохо? Жаль, не помню. Мне очень плохо, настолько, что в остальном я не уверена. Кого мне благодарить за случившееся? Только саму себя. Неужели на то была твоя воля, Господи! Сомневаюсь, что ты вообще обращаешь внимание на мою мышиную возню среди мелких фантазий и комплексов. Что же делать мне, если даже ты оставил меня? Или я сама бежала? Прости и не лишай разума. Твоё ли творенье люблю? Или своё? Что думать мне, созданной по образу твоему и подобию? Ты ведь тоже любишь нас, отче? Но требуешь смирения. Как отличить его от гордыни? Легко признать себя червём и взвалить на тебя всю ответственность, куда тяжелее нести в себе твою искру – она сжигает нам нервы. Смирение в том, чтобы принять любовь такой, как посылаешь ты. Но откуда мне знать, Боже, твоё ли это послание. И нужно ли знать? И правда ли, ты лишаешь разума в наказание. Или, напротив, таков твой Божественный дар?
Разумеется о свидании с Андреем не могло быть и речи. По крайней мере в ближайшее время. Он позвонил ближе к вечеру, двадцать пятого.
– Любимая?
– Прости.
– Что-то случилось?
– Да.
– Это очень серьёзно?
– Да.
– Навсегда?
– Не знаю. Возможно, мне нужно к врачу.
– Я могу помочь?
– Нет, только не ты.
– Я могу ждать?
– Не знаю. Наверное.
– Я люблю тебя. И буду ждать. В любое время.
– Спасибо.
Что я делаю? Возможно это и есть мой последний шанс? Вот именно. Слова то какие. Сорокалетней одиночки. Любовь не выдаётся шансами, выстроенными в очередь. Ты ведь всё поняла этой ночью, когда готова была отдаться видению, фантому. Даже умереть за одно его прикосновение. Это не фантом! Он, может быть, реальнее тебя, а ты со всей своей никчёмной жизнью лишь плод его воображения. Тогда он не слишком талантлив. Не тебе судить ни о своей жизни ни о его талантах.
Отлично! Я говорю сама с собой, и мне это интересно. Я влюблена в собственную фантазию – отражение в зеркале или витрине и отвергаю красавца – мужика из плоти и крови. И сегодня мне нужно идти к детям, называясь их учителем. Имею ли право? Может, сначала к врачу? Но они ждут. Значит нужно идти, сберегая для них оставшиеся крупицы разума.
Закончилось первое полугодие. Обычно мы отмечаем это счастье новогодним концертом с последующей дискотекой. Сначала учителя разыгрывают очередной спектакль – полутрёп – полуфантазию на тему различных программных произведений школьной литературы, к которому я сочиняю и вынуждена исполнять скороспелые песенки. В этом году ещё добавилось выступление лицейской театральной студии, предоставившей свою версию Ревизора с новогодним оттенком. Вместо инкогнито из Санкт-Петербурга встречали Деда Мороза и соответственно этому распоясались и ничего не боялись, праздновали и требовали подарков. Немая же сцена заключалась в появлении настоящего Деда Мороза. Получилось забавно. И вот заключительный аккорд: на сцену поднялся наш замечательный конферансье в костюме полуангела – полубеса.