«Ловите голубиную почту…». Письма (1940–1990 гг.)
Шрифт:
Нечто подобное можно сказать и об Иосифе Бродском, окруженном многочисленной группой почитателей. Причины разрыва между ним и Василием Аксеновым изложены в предыдущем разделе настоящей книги «Два письма Василия Аксенова к Иосифу Бродскому».
Взаимные претензии писателей эмиграции достигали порой предельной остроты, подтверждением чему служит опубликованная в «Вопросах литературы» (2013, № 3) непосредственно касающаяся предстоящей конференции в Лос-Анджелесе переписка Василия Аксенова с Владимиром Максимовым и Сергеем Довлатовым, а также сохранившаяся в американском архиве Василия Аксенова переписка Сергея Довлатова с Владимиром Марамзиным [602] .
602
Владимир Рафаилович Марамзин (р. 1934) – писатель,
Письмо Марамзина изобилует скрытыми и явными упреками в адрес Довлатова. Например, в начальной фразе письма, задающей тон всему письму, Марамзин пишет:
«Я вижу, что ты вообще на всех нас поставил крест как на друзьях и союзниках, да и газету-то присылать перестал. Думаю, что причина в том, что тебе ее мне стало присылать – ну, не то что стыдно, а несколько неудобно. <…>
Ты много говоришь о свободе. На самом деле твоя газета, которой мы все так радовались, и помогали бы всеми силами и способами, постепенно и очень четко заангажировалась» [603] .
603
Владимир Марамзин – Сергею Довлатову, 2 апреля 1981 г.
Довлатов отвечает Марамзину жестко, но спокойно:
«Я работаю в независимой демократической газете и буду делать ее так, как считаю нужным, с учетом всех доброжелательных и разумных советов.
В твоем письме часто встречаются формулировки: „Ты напечатал… Ты не захотел опубликовать…“ Это неточность. И очень показательная неточность. Ты исходишь из наличия в газете – диктатора, вождя, начальника. Возможно, ты даже представления не имеешь, что такое демократическая форма руководства. Так знай, что моя злополучная должность является выборной, я не стал редактором и не был назначен редактором, а был – выбран редактором <…>.
Не буду затевать отвлеченный разговор о демократии. Я, как мог, высказался на общие темы – в газете.
Отвечаю тебе конкретно по пунктам:
1. Я на тебе креста не поставил… Напротив – очень ценю тебя как писателя, и редкий номер газеты выходит без упоминания твоего имени в самом положительном смысле.
2. Понятие „союзники“ для меня неприемлемо, ибо я ни с кем не воюю, ни к каким партиям не принадлежу и ни в какие союзы не вступаю.
3. Газеты высылать я не перестал. Последние два комплекта отосланы не авиа, а морем, потому что здесь жутко дорожает почта <…>.
То есть оба стремимся к миру. Но ты понимаешь мир как торжество одной точки зрения, а я – как сосуществование и противоборство многих…» [604] .
Немаловажным фактом, характеризующим отношения в эмиграции, является отказ участвовать в работе конференции Александра Солженицына, Владимира Максимова и Иосифа Бродского, которые были по существу чуть ли не такими же литературными генералами (эмиграции), как руководители Союза писателей в любимом отечестве (ни в коем случае не хочу здесь приравнять одних к другим в смысле их литературной талантливости – и Солженицын, и Бродский, конечно, были и останутся классиками, да и Максимов – явление совершенно иного масштаба, чем Георгий Марков, Сергей Сартаков или другие представители так называемой секретарской литературы). Ситуация эта являлась своего рода карикатурой на положение дел в литературной метрополии, то есть в Советском Союзе, с предполагаемым соблюдением субординации и негласной табели о рангах.
604
Сергей Довлатов – Владимиру Марамзину, 8 апреля 1981 г.
Недаром Сергей Довлатов замечает Владимиру Марамзину в уже цитированном письме:
«Это письмо одного политического деятеля другому, или одного военного другому военному, скажем, полковника – майору, нарушившему порядок военных действий в разгар боев. Я не политический деятель, не майор, в боях не участвую, и потому окрики из ставки Верховного главнокомандующего кажутся мне оскорбительными».
А Василий Аксенов на упрек в нежелании ввязываться в литературно-политические дрязги отвечает Владимиру Максимову:
«То, что ты называешь „моей позицией“ – это отсутствие позиции в этом или более широком скандале. Этой позиции от меня не дождутся».
И это внутреннее достоинство Василия Аксенова и Сергея Довлатова, которое читатель
В настоящий раздел включены также три письма к Василию Аксенову, не относящиеся к теме конференции (от Владимира Максимова – 10 февраля, Андрея Седых – 11 апреля, Эдуарда Штейна – 30 августа 1981 г.), но колоритно оттеняющие картину повседневной жизни эмиграции.
С той же целью включены сюда записи Майи Аксеновой, сделанные в Лос-Анджелесе, где Аксеновы жили в это время. Публикуемый материал освещает одну из ярких страниц истории русской литературной эмиграции третьей волны.
Владимир Максимов – Василию Аксенову
4 апреля 1981 г.
Дорогой Вася!
Только что получил афишу конференции в Лос-Анджелесе. Я и раньше чувствовал, что затея эта носит недобросовестный характер, но все же не предполагал, что до такой степени. Эту конференцию можно назвать не конференцией «писателей третьей эмиграции», а совещанием авторов «Ардиса» с двумя-тремя приглашенными из посторонних. Только, уверяю тебя, напрасно устроители взялись составлять свой список русской литературы за рубежом и определять, кто в ней есть кто. Списки эти составляет время и непосредственный литературный процесс, а не Карл Проффер (при всем моем уважении к нему) и не Ольга Матич.
Тенденциозность подбора участников бросается в глаза сразу. Выступлением Синявского открывается конференция, а затем о нем же следует целый доклад. Мало того, в списке участников дискуссии числится и его жена (почему и не твоя, и не моя, и не Войновича?). Тут же красуются его соратники по эмигрантским скандалам графоман Боков [605] , окололитературный проходимец Янов [606] , любитель Лимонов и т. д. и т. п.
Затем следуют доклады, суля по замыслу, о «ведущих» прозаиках и поэтах третьей эмиграции, но только об одном из них [607] «про и контра», о других же лишь «про». Причем «контра» поручается субъекту, не имевшему и не имеющему никакого отношения к нашей литературе вообще. Даже сам себя он называет историком (хотя и историк липовый). Подвизается главным образом на поприще травли Солженицына, собирая за это дань с американских либералов, озабоченных судьбой своего более чем шестидесятилетнего флирта с Советами. В заключение я должен был бы выслушать доклад о гениальном творчестве таких могучих русских прозаиков, как Соколов и Лимонов. Нет уж, благодарю покорно, я такой художественной самодеятельностью в молодости-то брезговал, чего ж мне теперь в ней участвовать?
605
Боков Николай Константинович (р. 1945) – поэт и прозаик, эмигрировал во Францию в 1975 г.
606
Янов Александр Львович (р. 1930) – российский и американский историк, политолог, эмигрировал в США в 1974 г.
607
Имеется в виду Александр Солженицын.
Разумеется, Ваш покорный слуга был приглашен на эти сомнительные литигры только в качестве редактора одного из эмигрантских журналов вкупе с Николаем Боковым и Марией Розановой [608] . Это уж, дорогой Вася, слишком! …Дорогой Вася, мне пятьдесят лет, из них почти тридцать, на глазах у всех вас я – в литературе. Зарабатывал литературную репутацию не в мутном болоте эмиграции, а там – на родине, где всегда числился не последним. Книги мои (плохи или хороши, покажет время) переведены почти на двадцать языков и вышли примерно в шестидесяти иностранных изданиях (кстати, и переводиться я начал еще в России, печатаясь там), у меня вышли или находятся в процессе выхода четыре Собрания сочинений (русское, шведское, немецкое), а по иностранным не уступаю никому из них, критики, прессы и научных исследований обо мне и моих книгах, мягко говоря, никак не меньше, чем у вас всех. Так с какой же это стати я должен был сидеть, выслушивать и обсуждать творчество литературных гигантов вроде Соколова или Лимонова? Поэтому я вправе считать приглашение, посланное мне, если не подлой провокацией, то, во всяком случае, оскорбительным вызовом.
608
Мария Васильевна Розанова.