Ловушка для химеры
Шрифт:
– Нож был чистым?
– вспомнила Аласти.
– Как душа Святой Древней Иоланты. Яда не было. Ну что, будем лечить или пусть живет?
– Будем лечить, - вздохнула я.
Все-таки есть вещи постоянные, которые не зависят даже от мира. И черный юмор врачевателей - одна из них.
Вторая задача была простой, как мурчание. И - совершенно нерешаемой ни для кого, кроме кошки.
Вербовка! В Дан-Шари издавна пережидали короткую зиму правители Картаэллы. И дворец был. Огромный - он занимал почти треть площади города. Правда, основное место отводилось под парк, искусственное озеро, которое, как не бились над ним маги-водники неизменно мелело летом - и хозяйственные постройки: казармы стражи, конюшни, помещения для рабов.
Найти подходящего человека и подцепить его на крючок... А кто подходит? Безусловно, мажордом или начальник стражи знают многое и были бы очень полезны. Но их попробуй зацепи. Деньгами? Они и так состоятельны. Пожалуй, начни старший слуга Иезер и тот же граф Ласси кошельками меряться, Лефу свой лучше даже не доставать, чтобы не позориться, хоть он и граф...
Угрозами? Их охраняют. Ценные слуги живут на территории дворца и в город выходят в сопровождении охраны. Магией? На них амулетов в три ряда вдоль и поперек.
Конечно, конюх или какая-нибудь помощница прачки попадет легко и на посулы, и на угрозы... Но толку с них, что с лягушки шерсти. Что они видят? Что знают? Их ведь потому и не сторожат, что бесполезны.
Келли и Леф были единодушны:
– Только кухня! На кухне знают все, и все остальное! Кто приехал, кто уехал, кто завтракает вместе, кто ужинает врозь, у кого роман, кто расстался, у кого секретное совещание. Почему? А еду-то на все эти мероприятия где заказывают? И кто приносит? Вот то-то же!
Кто? А кто попадется. На кухне бесполезных людей нет, если только они не абсолютно глухие. Но и этих можно прспособить к делу - научить читать по губам, и готов идеальный осведомитель. У кого хватит фантазии предположить, что глухой подслушивает?
В Школе старателей учили использовать все возможности, а не выбирать только самые удобные.
Вот так ранним утром, еще до свету, Келли и Наарита, плотно закрыв лица, отправились по холодку в Храм Рауши для "чистой", но не титулованной публики, который занимал небольшой пятачок рядом с рынком пряностей. Куда еще могут пойти молиться работники кухни? Душу очистить, а заодно и чего нужного прикупить для мяса или соусов.
Пожилая женщина, не старая, а именно чуть-чуть шагнувшая за середину жизни, привлекла бы их внимание в любом случае - на ней был хафан дворцовой служанки, от нее чуть заметно пахло ронсальвином, а сильными и натруженными руками явно не полы мыли, и не котлы чистили. Другими были руки.
Да и сама женщина... Пусть шамайта не шелковая, туфли не расшиты бисером, а на руках и в ушах нет серебра и драгоценных камней, но осанка и взгляд без слов говорили - перед вами далеко не посудомойка. Служанка, да. Но - в ранге. Как ценная пальма-фейрули в царском саду.
И никогда бы девчонки к ней не подошли, опасно это - подходить к слугам в ранге. Помимо прочего, их регулярно проверяет менталист... Но пальма оказалась надломленной.
Свою гордость и достоинство женщина несла с трудом, как тяжелый кувшин с водой, и охотно бы скинула в ближайшем переулке, но... Привычка, длиной в жизнь, штука сильная. Может, даже посильнее веры и чести.
Она бы заплакала, но слезы в пустыне слишком дороги.
– Госпожа моя и владычица, - тихо, убежденно говорила она, склонившись перед статуей Рауши в ритуальном поклоне.
– Я знаю, что ты не милостива. Не можешь быть милостивой, потому что Гобелен должен быть красив. А чтобы он был красив, нити нужно обрывать вовремя, пока они не испортили узор. Но у меня ничего нет, кроме твоей милости. Я всего лишь одинокая мать... Прошу, подумай. Просто еще раз подумай - может быть нити моего Тарема найдется место в узоре? Без него я останусь совсем одна...
Женщина молилась долго. Хотя вряд ли этот неторопливый, полный достоинства, но настоянный на черном отчаянии разговор с Ткачихой можно было назвать молитвой. Когда она вышла их Храма, солнце стояло уже высоко и было душно.
Служанка подошла к скамеечке и присела, стараясь не облокачиваться на спинку. Не потому, что этого требовали приличия, а потому, что знала - расслабься - и встать будет куда труднее.
Поэтому она и не плакала. Выпусти слезы один раз - потом эта река не пересохнет, пока не вытечет вся, вместе с ее жизнью. А ей нужно было жить. Возможно, Тарем еще вернется?
– Вам помочь, тешане?
– две молоденькие девушки, поблескивая подведенными глазами, опустились на скамейку рядом с ней.
Одна из них могла бы стать ее невесткой и подарить долгожданных внуков, если бы Тарем...
Женщина прикусила губу и про себя благословила обычай закрывать лицо. За эти горькие дни никто так и не заметил, что ее губы искусаны в кровь.
– Спасибо, мне ничего не нужно, - холодно отозвалась она. Разговаривать ни с кем не хотелось. Не было сил.
– Идите домой, девочки и оставьте меня.
Та, что побледнее, сделала движение, чтобы встать. Но вторая опустилась на колени. Рядом, но не пересекая невидимой черты, за которой женщина уже могла бы заподозрить опасность.
– Посмотрите на солнце, тешане, - девушка улыбнулась. Одними глазами, как это умеют только картаэлки, которым шамайта с самого девичества и до глубокой старости закрывает половину лица.
– Оно жестокое и может убить... А может и просто согреть. Но все это одно и то же солнце. И если какие-то злые люди обидели вас, то не стоит смотреть на всех, как на врагов. Ведь и помощь может прийти от людей. Таких же людей...
– Чем мне могут помочь две совсем юные шане?
– Служанка через силу улыбнулась.
– Может быть, проводить до дому? Или куда собралась госпожа? По такому солнцепеку вам может стать дурно.
Смысл в этом был. Ее и впрямь слегка вело, а упасть на улице... лучше не нужно. Могут побрызгать в лицо водой и проводить в тень, могут забрать кошелек и туфли. А могут и конем стоптать, не заметив или приняв за кучу тряпья... А если Тарем вернется? Какой позор мальчику - мать валялась на улице, как опившаяся вином побродяжка! Да после такого ни одна приличная девушка не согласиться пойти в его дом женой.