Ловушка горше смерти
Шрифт:
Адвокат, однако, проигнорировал пролом с детиной и направился к будке проходной, где вахтер в такой же фуражке приветствовал его кивком.
— Это со мной, — бросил Дмитрий Константинович, проходя без задержки, и Марк последовал за ним по бетонированной дорожке, бордюры которой были свежо выбелены известкой. — Заведение основано известным тебе Алексеем Федоровичем Кони в тысяча восемьсот восемьдесят первом году, то есть ровно сто лет назад, в память убиенного императора Александра. Тогда оно называлось исправительным приютом для малолетних преступников, ныне же это спецшкола Мосгороно, хотя суть осталась той же. Место в известном
— Не пойму, я-то тебе зачем понадобился?
— Ты? А так, для общего развития. Разве ты не хотел мальчика? Ты, наверное, и понятия не имеешь, что здесь за контингент. Лингвисты, поэты, актеры, сверходаренные механики и математики… А какие психологи! Это те, что приспособились и выжили. В то же время процентов тридцать из них — потенциальные клиенты психиатра, в частности, «бегуны» — эти регулярно удирают и пропадают на два-три месяца. Бегут без всякой цели, добираясь до Кавказа и Зауралья.
— А охрана?
— Что охрана? Вольнонаемные. Периметр ты сам видел. Тут есть парнишка, который по совершенно отвесной бетонной стене поднимается до уровня четвертого этажа…
— Значит, это не по линии МВД?
— Разумеется, нет. Эти дети неподсудны по возрасту, хотя среди них есть часть совершенно профессиональных правонарушителей. Остальные — из обычных школ, балласт, от которого очень хотели избавиться, или сироты, которым не нашлось места в интернате. Например, потому, что парень не понял, что фломастеры на соседней парте принадлежат не ему… Сюда. — Адвокат поднялся на крыльцо особняка и распахнул дверь, пропуская Марка вперед. — Нас должны встретить. Года три назад я проработал здесь лето воспитателем. У меня было достаточно иллюзий, но со многими пришлось расстаться, когда парнишка, которого я сделал в группе своим помощником, накатал на меня жалобу в прокуратуру, приписав мне все, что с ним проделывали в разных местах за его короткую жизнь.
Там ее и рассматривать не стали — хотя бы потому, что за три месяца я бы не успел сотворить и половину всего этого свинства. Я не был ему понятен, а потому представлял угрозу. Здешним персоналом этот маленький Макиавелли вертел как хотел. О, вот и Татьяна Наумовна…
Навстречу им по коридору шла гвардейского роста блондинка в узкой юбке с разрезами по бокам и пестрой шелковой блузе с бантом у горла. Свою небольшую голову она несла твердо, пышные волосы развевались на ходу, каблуки отщелкивали расстояние с неумолимой точностью. При виде чужих ее замороженное лицо распустилось в приветливую улыбку:
— Дмитрий Константинович!.. А мы вас ждали еще днем. Проходите ко мне, я сейчас пошлю за Пановым. Ребята в мастерской.
Они вошли в кабинет, где, кроме голого стола, телевизора и шеренги жестких стульев из гнутой фанеры у стены, ничего не было. Когда дверь за блондинкой закрылась, адвокат, со вздохом опускаясь на сиденье, проговорил:
— Татьяна Наумовна — обыкновенная садистка, рекомендую. Почему ее и привлекает эта работа. Где бы еще она смогла так развернуться…
— Их что — бьют?
— Персонал — практически нет. Все делается руками самих детей. В их среде выращивают мелких паханов, которые и осуществляют карательные функции.
Кайф Татьяны Наумовны — в сладострастном уничтожении личности маленьких мужчин.
Ей много не везло в интимной жизни. Принцип прост: попадая сюда, ребенок лишается всяких прав, в том числе и прав человека. Считается, что от этого он испытывает благотворный шок, возвращающий его в лоно общества.
— А что они делают в мастерской?
— Как — что? Работают. Бьют жидов. Это местный термин. Сколачивают ящики для овощей. Спецшкола — рентабельное предприятие, на деньги, заработанные ею, ГОРНО содержит три других интерната. Обычный принудительный детский труд.
Здесь сто шестьдесят человек. От восьми до пятнадцати лет. А чего еще ожидать?
Труд у нас, как известно, — от всех болезней.
— Слушай, Дима, но за что все-таки они здесь?
— Драки, кражи. Соучастие в грабежах. Наводки. Бродяжничество. Как правило, их используют взрослые, а потом подставляют. Эти идут через милицию.
Много таких, которых невзлюбила, скажем, учительница в начальных классах. Я сам видел, как ради того, чтобы избавиться от такой паршивой овцы, три десятка детей превращают в сексотов, чтобы накопить факты для комиссии по делам несовершеннолетних… Да мало ли… Опять же распавшиеся полуинтеллигентные семьи. Отец ушел, мать в отчаянии, ребенок отбился от рук. Тут срабатывает комплекс Медеи — мать начинает делать все, чтобы ухудшить положение. В конце концов сама же и сдает сына сюда, порой почти сразу отказываясь от родительских прав. Своего рода месть отцу. Но ему-то, как правило, уже на все наплевать…
Вот сейчас приведут Панова. Он не в мастерской, Татьяна врет. Мальчишка третий день сидит в карцере, потому что отказался работать. Родных нет, сгинули куда-то, один дед в деревне за Можайском, но и тому он не нужен. Одиннадцать лет, здесь он — четвертый месяц. Совершенно асоциален, но при этом абсолютная память, золотые руки, отличная голова. Одна странность — практически не ощущает боли. Может упасть лицом на асфальт только для того, чтобы развлечь приятелей, и встанет с улыбкой. Не жесток, не зол, но, в сущности, — безнадежен. Не поддается никакому воздействию. Отсюда уйдет на малолетку — помогут, потом поднимется на взросляк. Сюда попал за квартирные кражи. Ты погуляй пока, мне необходимо поговорить с ним. Коллегия вручила мне защиту его старших соучастников, тут нужна конфиденциальность… Если спросят, скажешь, ты здесь с Семерниным, адвокатом.
Марк хотел было сказать что-то, но дверь распахнулась и в кабинет втерся парнишка в чистой голубой рубахе в клетку и хлопчатых штанах, еще хранящих складку. Остановившись у стола, он завертел круглой, стриженной под ноль головой, оценивая обстановку. Кожа у него была полупрозрачная, как снятое молоко, а глаза яшмово-серые, туманные, опушенные густыми девическими ресницами.
— Что так долго? — спросил адвокат, кивая Марку на дверь. — Тебя что, Александр, переодевали?..
Марк шагнул в коридор, где, словно изваяние на носу корабля, возвышалась Татьяна Наумовна.
— Вы сотрудник Дмитрия Константиновича? — очень высоким голосом осведомилась она, пропуская его вперед. Марк кивнул. — Насколько я помню, вас не было в прошлый раз. Хотите осмотреть школу?
— Спасибо. — Марк сухо поклонился. — Я немного устал. Если можно, я побуду на воздухе. У вас, кажется, неплохой сад. Не могу позволить себе отнимать у вас время.
— Ради Бога, наоборот — мы всегда рады гостям. Школа у нас образцовая, есть на что взглянуть. Порядок, гигиена, нормальные условия для развития.