Лоза Шерена. Братья. Часть первая
Шрифт:
И исчез… А Варнас опустился на трон и устало закрыл глаза. Сейчас не время забываться сном. Совсем не время… но сил уже почти не осталось.
Ярость. 16. Аши. Последняя битва
Благими намерениями
вымощена дорога в ад.
Как же холодно в этих пещерах…
Варнас облегченно выдохнул, оторвавшись
— Это последний раз, когда я тебе помогаю, — сказала Виссавия, — когда я исправляю твои ошибки. Рэми мне нужен в своем уме, и я очень надеюсь, что ты это понимаешь...
— Он и мне таким нужен, — не в силах спорить, выдохнул Марнис.
— Я уже говорила и повторюсь — ты многого не понимаешь. Мои дети… они не кассийцы, они думают иначе, они и живут иначе. Ты не знаешь Рэми, как не знал когда-то Акима. Думаешь, ты выиграл? Посмотри на них, на телохранителей принца. Каждый из них получает силу одиннадцати. Тисмен — зеленый телохранитель. Травник. Лерин — чистый маг. Белый. Кадм — воин, коричневый. Боевая магия, оружие... И ни на одним из них уже не властны боги. Целитель судеб, наделенный сердцем виссавийца… это уже опасность не только для людей, для богов!
— Не посмеешь!
— Это ты посмел, не я! Ты подверг опасности род повелителя, вернув им целителя судеб. Как только он станет телохранителем, он выйдет из-под твоей власти. И, самое смешное, ты сам это сделал. Ты, не я, уговорил когда-то Радона позволить виссавийцу принять в себя душу его сына.
— Ты ошибаешься. Я не хочу, чтобы Рэми стал телохранителем Мираниса. Мне надо только одно — возвысить его до Аланны. С Миранисом он не останется!
— До сих пор не понял, — засмеялась сестра. — Мне нужен Рэми. Нужен с расцветшей в нем силой целителя судеб. А это возможно только после привязки с Миранисом. Только тогда он сможет в полной мере вынести мощь Аши, не раньше. Только тогда он сможет сам лечить судьбы… не как Аши. Не справедливостью. Милосердием.
— Ты убьешь его… — устрашился Марнис. — Ни один человек не может вынести этой ноши.
— Я спасу его. И не только его. И он справится… люди гораздо сильнее, чем ты думаешь, брат. Чем все вы думаете.
И пропала. Наконец-то. Только ведь совсем не было легче…
Ночь текла за огромным, во всю стену, окном, то и дело подметала стекло ворохом снежинок. Рэми сидел в кресле, укутанный густым полумраком и лениво любовался на раскинувшийся под ногами магический парк. Гасли одна за другой звезды, становились менее яркими пятна фонарей, укутанные вуалью снега.
Рэми не раздражался. Не дерзил... Зачем? Он покачивался на ласковых волнах, и весь мир был где-то далеко и неважен. Совсем. А Тисмен вдруг вновь оказался перед креслом, подал наполненную зельем чашу. И так же равнодушно Рэми выпил густую горечь до дна, до последней капли, не почувствовав вкуса.
— Чем ты его поишь? — спросил кто-то за креслом, и в голосе спрашивающего Рэми вдруг узнал Мира. И все равно покой тек через душу ровным потоком, хотя где-то глубоко внутри ударила едва слышным колокольчиком тревога… Мир… подойди, Мир… и не подходи. Рэми и сам не знал, чего хотел.
— Ничем особенным. Рэми спокоен, Аши до него не достучится, его сила спит, и это все. Перед ритуалом я его пробужу… и тогда жди нового всплеска упрямства.
Упрямства? Зачем?
— Это ты называешь «ничем особенным»? — спросил Мир совсем близко… опасно близко. И Рэми чуть дернулся, но покой вновь захлестнул с головой и подарил благодатное равнодушие. — Иногда я тебя боюсь, Тисмен. Тихоня тихоней, а временами такое выдаешь…
— Ноешь...
— И в самом деле, ною. Недостойно мужчины и наследника, да?
Наследника? Тревожное слово потонуло в море покоя. Рэми нравился снег. Нравилось наблюдать за снежинками. Нравилось останавливать картинку, всего на мгновение, а потом вновь пускать вихрь белых сполохов.
Нравился покой, которому не мешал ни разговор телохранителей, ни спавшая глубоко внутри смутная тревога. Зачем тревожиться... зачем вставать? Зачем думать? Так много «зачем» и так мало «потому что».
Ветер подмел снежинками стекло. Рэми откинулся на спинку кресла, закрыл глаза, уселся поудобнее и вдруг подумал, что в комнате слишком душно, слишком тепло, и так охота морозной свежести, легкости ветра, поцелуев снега на щеках...
— Проклятье! — вскрикнул Тисмен, и Рэми открыл глаза.
Окна не было, парк вдруг показался таким близким, протяни ладонь и коснешься деревьев, пропустишь между пальцев пряди ветвей, почувствуешь их ласковую упругость. Белые хлорья мягко ложились на укрывавший колени плед, и Рэми подставил ладонь, словил на нее снежные лепестки. И свежесть… морозная свежесть пробила душу до дна, на миг развеяв облако покоя.
— Однако ж! — восхитился Мир. — Сила его спит, говоришь?
— Замок, верни стекло на место! — закричал Тисмен, подбегая к окну и оборачиваясь к Рэми:
— Если хотите убежать, то лучше забудьте сразу!
Бежать? Бред! В кресле так хорошо и удобно, куда и зачем бежать? Даже отвечать на эти глупости не охота…
— Так быстро приучил он духа замка, — продолжал издеваться Мир. — Я же говорил, он у нас талантливый. И русалок привораживает, и окна испаряет, и верхом на оборотня усаживается без тени сомнения! Осторожнее, Тисмен! Смотри, не упусти его, пока жрецы не закончат подготовку к ритуалу.
Хлопнула входная дверь. Стекло вернулось на место, в камине вспыхнул с новой силой огонь, в комнате быстро становилось тепло. И душно.