Лучшая фантастика XXI века (сборник)

Уильямс Лиз

– Не ломай вещи.

Адриана внезапно удивилась тому, как быстро растет ее дочь. Вот она перед ней, четырехлетняя, совершенно неизвестная новая личность. В какой момент она стала личностью? В больнице, когда Роуз, явившись на свет, плакала, призывая женщину, которая ее родила и бросила? Адриана провела много часов в коридорах родильного отделения, ожидая, пока завершится процедура удочерения. Она смотрела на Роуз, когда та спала, ела и плакала, стараясь запомнить ее меняющееся лицо. И вот где-то между теми минутами и настоящим Роуз превратилась в круглолицее существо, которое очень серьезно относится к правилам и часто старается спрятать свои переживания за внешним спокойствием,

словно то, что ее вырастил робот, заменило ее кровеносные сосуды электрическими цепями. Адриана любила Роуз, переодевала ее, чистила ей зубы, носила на руках по дому, но главной фигурой в воспитании Роуз стал Люсьен. Адриана не понимала, как ей заменить его. Это не трехдневный отпуск, когда Адриана брала дочь с собой в Италию; они вдвоем сидели в ресторане, Адриана с ложечки кормила Роуз мороженым, и та радовалась каждому новому вкусу. Тогда они знали, что Люсьен ждет их возвращения. Без него их семья превратится в дом без центрального опорного столба. И Адриана уже чувствовала, как наклоняются, смыкаясь, стены.

Осколки стеклянного бокала ярко блестели. Адриана увела Роуз от этого беспорядка.

– Неважно, – сказала она. – Дом все приберет.

Голова у нее одновременно болела и стала необычайно легкой, как будто не могла выбрать между опьянением и похмельем. Адриана пыталась вспомнить книги о воспитании детей, которые читала до удочерения Роуз. Что там говорится о слезах перед ребенком? Она прижала к себе девочку, вдыхая смесь острого винного запаха и детского шампуня.

– Давай покатаемся, – предложила Адриана. – Ладно? Выйдем ненадолго.

– Я хочу, чтобы папа отвел меня на пляж.

– Поехали посмотрим на фермы. Коровы и овцы, хорошо?

Роуз ничего не сказала.

– Мууу? – прояснила Адриана. – Бэээ?

– Знаю, – сказала Роуз. – Я не маленькая.

– Поехали?

Роуз молчала. Адриана подумала, способна ли девочка понять, что ее мать чуть не свихнулась от горя.

Просто прими решение, приказала себе Адриана. Она взяла Роуз за руку.

– Поехали.

Адриана приказала дому в их отсутствие саморегулироваться и усадила Роуз в маленькую черную машину, которую они с Люсьеном купили сразу после удочерения. Она застегнула на Роуз ремень безопасности и приказала машине выполнить поездку в глубь местности, от моря.

Когда заработал двигатель, Адриана испытала легкий страх. Что, если машина тоже предаст их? Но ненавязчивый интеллект машины только включил указатель левого поворота, и они покатили по бульвару.

Люсьен стоял у начала подъездной дороги и смотрел на дом. Темно-оранжевые и коричневые стены блестели под безоблачным небом. На старательно подготовленном дворе груды камней и пустынные растения имитировали природный пустынный кустарниковый ландшафт.

По дороге пробежал кролик, вслед за ним прогудела машина Адрианы. Люсьен смотрел ей вслед. Они не могли видеть его сквозь заросли кипариса, но Люсьен видел прижатое к стеклу личико Роуз. Рядом с ней обмякла на сиденье Адриана, закрывая рукой глаза.

Люсьен пошел в противоположную сторону. Он подтащил тележку со своими вещами к утесу, который вел на пляж. Поднял тележку над головой и посмотрел вниз, его ноги стронули с места водопад обломков известняка.

Пара подростков посмотрела вверх, оторвавшись от игры в волнах.

– Ого! – закричал один. – Ты поднимаешь такую здоровенную штуку? Ты тяжелоатлет?

Люсьен молчал. Когда он спустился на песок, мальчики разочарованно обменялись парой слов и ушли с берега.

– …да это просто робот… – донес до Люсьена ветерок.

Люсьен подтащил тележку к границе, где сухой песок встречался с мокрым. Набегающие волны плескались у его ног. Он открыл тележку и достал абрикосовую розу с чайным запахом в горшке, расписанном синими листьями.

Он вспомнил, как покупал семена для своей первой комнатной розы. Однажды вечером, давным-давно, он спросил у Адрианы, можно ли ему выращивать растения. Спросил мимоходом, когда они мыли посуду после ужина, а Фуоко подбирал остатки. На другое утро Адриана отвела Люсьена в теплицу у ботанического сада.

– Покупай, что хочешь, – сказала она ему.

Люсьена поразило изобилие цветов и запахов и красота этого места. Ему хотелось забрать это удивительное место целиком и владеть им единолично.

Люсьен отвел руку назад и бросил горшок в море. Тот разбился на поверхности, лепестки расплылись по воде.

Люсьен бросал розовые розы, и белые розы, и красные розы, и розовато-лиловые розы. Он бросал ложки с филигранными ручками. Бросил кусок яшмы с прожилками известняка.

Он бросил в море все прекрасное, что успел собрать. Ручное зеркало в серебряной оправе, и расшитый шелковый жилет, и раскрашенное вручную яйцо. Бросил одно из мягких изумрудных перьев Фуоко. Памятный кристалл с изображением свернувшейся и спящей Роуз, еще младенца.

Он любил эти вещи, но ведь они все равно оставшиеся вещи. Он владел ими. Теперь они исчезли. Он недавно сообразил, что владение – тоже отношения. Что значит владеть вещью? Придавать ей значение и заботиться о ней? Он не может владеть сам или принадлежать кому-то, пока не поймет это.

Он некоторое время смотрел на море. Остатки его имущества исчезли в волнах. Когда солнце миновало зенит, он отвернулся и снова поднялся на утес. Теперь, не обремененный владением, он пошел по бульвару прочь от дома Адрианы.

Люсьен вспоминал Адриану, как, по его представлениям, люди вспоминали детство. Конечно, его воспоминания были такими же узко сфокусированными, как и восприятие сейчас, но все равно похоже на детство, размышлял он, ведь тогда он был совсем другой личностью.

Первое воспоминание об Адриане у него – последовательность образов. Волнистые светлые соломенные волосы подрезаны прямо и падают на загорелые плечи. Глаза темно-карие, того цвета, который его интеллект художника определил как сиену. Густые аристократические брови и упругие щеки без следа косметики. Внутреннее эстетическое чувство Люсьена назвало ее угловатое лицо скорее «поразительным», чем «прекрасным». Внутренний психоаналитик пришел к выводу, что у нее сильная воля – судя по тому, как она стояла в дверях, скрестив руки и приподняв брови, будто спрашивая, каким образом он собирается оправдать свое существование.

Наконец она отступила и позволила Люсьену войти. Под лихорадочные крики и царапанье он переступил порог. Сформулировал концепцию «птица» еще до того, как рефлексы подсказали ему, что нужно защищаться от нападения. Со свистом и криками птица отступилась и села на книжный шкаф.

Рука Адрианы легла на плечо Люсьена. Голос ее звучал цинично (впоследствии Люсьен узнает, что так она прячет отчаянный страх перед неудачей):

– Орнитофобия? Как нелепо!

В первые смятенные дни в жизни Люсьена господствовала птица; он узнал, что ее зовут Фуоко. Птица всюду следовала за ним по дому. Когда он какое-то время оставался на месте, птица садилась на ближайший насест повыше: на полку для шляп у двери, на глобус ручной работы в гостиной, на стойки навеса над кроватью – и подсматривала за ним. Она по-птичьи разглядывала Люсьена: сначала одним глазом, потом поворачивала голову и смотрела другим, очевидно, находя обе картины одинаково отвратительными.