Лучшая зарубежная научная фантастика: Сумерки богов
Шрифт:
К этому моменту стало заметно, что все испытывают облегчение. Они были избавлены от Шлехта, Делатур приняла командование, и в итоге за экспедицию отвечала Космическая Служба, как, собственно, и полагалось, А что до нас, двоих салаг в серой форме, мы занялись единственным, на что годится Служба Безопасности, — расследованием преступления. В общем, всем полегчало — они ошибочно решили, что грязную работу сделает кто–то специально подготовленный, то есть я. И потом, «Жуков» должен был войти в Пузырь буквально через двенадцать часов, и у всех было полно своих забот.
Все разошлись — кто в постель, кто на мостик. Тем временем я
Парень был на грани истерики, так что, прежде чем хоть что–то выяснить, пришлось отыскать Шлехтов запас бренди — ничего такой запас, литров двадцать рассовано по шкафам и буфетам, что пролило новый свет на специфическое поведение генерала — и заставить Коса проглотить пятизвездочного на дне стакана. Он закашлялся, и я похлопал его по спине.
— А теперь давай–ка, дружок, расскажи мне, кто убил генерала.
Я бы ничуть не удивился, если бы он назвал кого угодно из присутствующих на борту, включая меня — в конце концов, я же замышлял убийство, и он знал об этом. Но он посмотрел на меня с тоской и спросил:
— Разве это не очевидно?
Ну не мог же я ударить человечка ростом всего–то с мою ногу? Я сдержался и сказал:
— Мне — нет.
— В общем, смотри, — сказал он ворчливо, — когда я нашел генерала, он все еще истекал кровью. Значит, его только что застрелили. Я разбудил остальных, и они правда просыпались, клянусь — я чувствовал, как их сознание выходит из сонного тумана. Значит, они не замешаны. Но, когда я прятался от Зайца, я уловил его мысли. Тао великий, жуть какая! Никаких слов, только эмоции — волны ярости и радости, какой–то ужасный экстаз, как у хищника, который только что растерзал жертву!
— Значит, это сделал Заяц.
— Да.
— Заяц, которого мы не можем найти.
— Да.
— Ты его видел? В смысле, экстрасенсорно.
— Нет. Если и был внешний образ, его закрыло то, что шло изнутри. Все, что я мог уловить, — это его чувства.
Думаю, он все еще был слишком расстроен, чтобы читать мои мысли, потому что если бы мог, то услышал бы, как я думаю: «Нет никакого Зайца. Я знаю, потому что сам искал его. С другой стороны. Кос нашел тело. Он вполне может справиться с мелкокалиберным оружием, и у него было время припрятать оружие, потому что он долго не будил команду. А когда он описывал настроение Зайца после убийства, получилось так ярко — не потому ли, что на самом деле это были его собственные эмоции?»
Правда, мотивы неясны. Я был не в состоянии придумать ни одной убедительной причины, по которой он мог убить Шлехта. Но кто знал, какие оскорбления ему приходилось терпеть — или, если на то пошло, физические издевательства? У меня не было достаточного повода арестовать его, но, чтобы питать очень серьезные подозрения, повод был.
На курсах криминалистики я научился быть очень, очень любезным со всеми, на кого падает мое подозрение, — это их обезоруживает, понимаешь? И вот я похлопал Коса по плечу, посоветовал ему дойти до медпункта и принять успокоительное — и записал его первым номером в мысленный список подозреваемых. Ниже значились все присутствующие на борту, кроме Хесуса и меня. Я исключил себя лишь потому, что знал — убил не я, а Моралеса — потому, что он спал на верхней койке и не смог бы покинуть каюту незаметно.
Значит, девятнадцать офицеров и семьдесят рядовых. Любой из них мог действовать в одиночку и почти в любом сочетании — заодно. Я как раз думал об этом, когда показался сержант О’Рурк. Он был мужик здоровый, с таким тяжелым торсом, что немного наклонялся вперед при ходьбе, его маленькие серые глазки сияли умом, а сейчас они недоброжелательно косились в сторону Коса, которого он часто называл «эта гребаная зверушка чертова Шлехта».
— Думал, вам будет интересно, ле–е–е-тенант, — пророкотал он. — Вот, нашел у Гнома, было приклеено воском к ножке его койки.
Он протянул кулачище размером с окорок, поросший с тыльной стороны рыжеватой шерстью, и уронил мне в ладонь хрустальный шарик, внутри которого была модель молекулы ДНК.
Мы посмотрели друг на друга, потом на эту штуковину. Потом опять друг на друга. Именно в тот момент я впервые подумал, что на борт «Жукова» мог пробраться член культа, чтобы помочь спасению других сектантов в космосе, и, как говорят французы, это дало мне пищу для размышлений.
Я только начинал привыкать к мысли, что на борту присутствует верующий, или даже не один, как прохладный механический голос выдал распоряжение, чтобы все, кроме пилота и навигатора, вернулись в свои каюты и пристегнули ремни. Я отдал священное изображение сержанту.
— И что с этим, по–вашему, делать? — спросил я.
Он ухмыльнулся, демонстрируя золотые зубы.
— Идти и пристегнуться, сэр.
Он снова нырнул в каюту Коса, чтобы вернуть хрустальный шарик на место. Нет смысла без нужды тревожить моего подозреваемого номер один.
Я впервые попал в Пузырь, и, честно говоря, было страшновато. Я уже пристегнулся к койке, когда явился запыхавшийся Моралес и забрался наверх.
Мы лежали и ждали. Он начал жаловаться:
— Вот именно поэтому я не пошел в Космическую Службу, хотя им достаются все сливки, а Безопасности — все дерьмо. Я не хотел покидать старую знакомую вселенную, понимаешь? Кому угодно будет достаточно одной вселенной.
— Я с тобой, дружище. Приехали, что уж.
Это было все равно что оказаться на вершине стометровой горки в парке аттракционов, разве что в уши не орала горстка впавших в истерику посетителей. Было то же самое чувство, что мои внутренние органы отстали и никак не могут догнать тело, а воздух покинул легкие и унесся ловить мой последний ужин.
Свет лампы на потолке преломился, словно под лучом прошла призма. У меня было странное ощущение, что все вокруг сразу покраснело, позеленело, посинело, пожелтело, приобрело какие–то немыслимые оттенки: зелено–красные, черно–лиловые. Потом все успокоилось, мои кишки скользнули обратно в брюшную полость, воздух наполнил легкие, а цвета вернулись к более или менее нормальному диапазону волн. В то же время все вокруг замерло.
Полная, абсолютная тишина. Машины заглохли. Генератор темной энергии, который организовал нам этот скачок, затих. Мы превратились в баллистический снаряд, летящий по инерции — никакой вибрации во всем огромном корабле. Мы путешествовали на какой–то невообразимой скорости относительно родной вселенной через пространство, в котором скорости не существует, потому что двигаться можно лишь относительно чего–то, а в Пузыре больше ничего нет. Короче, мы стояли неподвижно и одновременно мчались, наверное, в десять раз быстрее света.