Лучшая зарубежная научная фантастика: Сумерки богов
Шрифт:
— Молодец. Конечно, так и сделай. Обратись, например, к Беппе Грильо.
Массимо оторвался от своего отражения.
— К этому пустоголовому клоуну из телевизора? Да что он понимает в технике?
— Ну, тогда к Берлускони. Он хозяин всех телестудий и половины Интернета в Италии. Премьер Берлускони — как раз тот, кто тебе нужен. Он тебя выручит. И даже сделает каким–нибудь министром.
Массимо вышел из себя.
— Вот только этого не надо! Сколько версий Италии я перевидал, но ваша — просто безобразие! Не знаю, как вы сами–то себя терпите.
Сюжет начинал разворачиваться.
— Сколько же «версий Италии» тебе нужно, Массимо?
— У меня есть шестьдесят четыре версии. — Он похлопал по толстенькому лэптопу. — Все здесь.
— Всего шестьдесят четыре? — подначил я.
Он побагровел.
— Мне, чтобы вычислить все эти координаты, пришлось лезть в суперкомпьютеры ЦЕРН [11] . Тридцати двух Италий было мало! Сто двадцать восемь… у меня не хватило бы времени посетить все. А твоя Италия… ну, если бы не одна девушка из Турина, ноги бы моей здесь не было.
11
ЦЕРН — Европейский центр ядерных исследований.
— Шерше ля фам, — кивнул я. — История всех бед мира.
— Я ей кое–чем помог, — признался он, удрученно вертя в руках бокал. — Как тебе, только больше.
Я не понял, но видел, что рассказ последует. Вытяну из него все, а после разложу по порядку.
— Итак, рассказывай: что она тебе сделала?
— Бросила, — сказал он. Сказал правду, но с таким растерянным, обиженным, ошеломленным видом, словно сам себе не верил. — Бросила меня и вышла за французского президента.
Массимо поднял мокрые от горя глаза.
— Я ее не виню, понимаю, почему она так поступила. Я для такой, как она, очень подходящий парень, но, Матерь Божья, я не президент Франции!
— Иет–нет, ты не президент Франции, — заверил я. Президентом Франции был прыткий венгерский еврейчик, обожавший караоке. Николя Саркози тоже казался совершенно неправдоподобным типом, но совсем на иной лад, нежели Массимо Монтальдо.
Голос Массимо срывался от страсти.
— Она сказала, что президент сделает ее первой леди Европы! А я только и мог ей предложить, что инсайдерские наводки и несколько лишних миллионов к тем, что у нее были.
Официант принес Массимо горячий сэндвич.
Несмотря на разбитое сердце, Массимо умирал с году. Он вцепился в пищу, как изголодавшийся на цепи пес, и поднял взгляд из майонезных глубин сэндвича.
— Думаешь, я ревную? Не ревную.
Массимо ревновал как черт, но я покивал, чтобы не сбить его.
— Я не могу ревновать такую женщину! — соврал Массимо. — Пусть ее ревнует Эрик Клэптон, пусть ее ревнует Мик Джаггер! Звезда рок–группы стала первой дамой Франции! Вышла за Саркози! Ваш мир полон журналистов — шпионов, копов, доносчиков, кого только нет! — и ни одному в голову не пришло: «Эге, да это, пожалуй, работа хакера из иного мира!»
— Не пришло, — согласился я.
— Никто до этого не додумался!
Я снова позвал официанта и заказал себе двойной эспрессо. Официант, похоже, радовался за меня. В «Елене» дружелюбный персонал. Фридрих Ницше у них был любимым клиентом. Каких только видов безумия не впитали эти старые стены из красного дерева.
Массимо макнул сэндвич в подливку и облизал пальцы.
— Так вот, если я солью мемристорный чип тебе, никто не скажет: «Этот типчик с сэндвичем в Турине — самый важный человек в мировой технологии». Потому что правда непостижима.
Массимо наколол на зубочистку беглую оливку. Руки у него дрожали от пыла, романтических чувств и подавленной ярости. И еще он был пьян.
Он прожег меня взглядом.
— Ты вот слушаешь и ничего не понимаешь. Ты что, и вправду настолько глуп?
— Я понимаю, — успокоил я. — Я и сам двинулся на компьютерах.
— А знаешь, Люка, кто разработал этот мемристорный чип? Ты. Только не здесь, а в другой версии Италии. Здесь ты мелкий журналист, пишущий на технические темы. А эту шутку ты изобрел в моей Италии. В моей Италии ты — гуру вычислительной эстетики. Ты — знаменитый писатель, критик, многосторонний гений. Здесь у тебя ни яиц, ни воображения. Ты здесь такой никудышный, что даже собственный мир изменить не можешь.
Трудно сказать, почему я ему поверил, но поверил. Поверил мгновенно. Массимо сожрал все до последней крошки, отодвинул в сторону пустую тарелку и извлек из кармана своих карго здоровенный нейлоновый бумажник. Раздутый настолько, что казалось, он вот–вот лопнет, кошель имел цветные бирки и напоминал чудовищную картотеку какого–нибудь оруэлловского бюрократа. В бумажник было втиснуто двадцать видов валюты ассигнациями и множество разноцветных пластиковых карточек — удостоверений личности.
Массимо выбрал большую бумажку и небрежно бросил передо мной на столик. Она очень походила на настоящую купюру — больше, чем те деньги, что я держал в руках каждый день. Ее украшал роскошный портрет Галилея, и называлась она «евролира».
Затем Массимо поднялся и вывалился из кафе. Я поспешно спрятал странную банкноту в карман и, бросив на стол несколько евро, кинулся следом.
Не поднимая головы и мрачно бурча себе под нос, Массимо вилял по миллионам каменных квадратиков огромной Пьяцца Витторио Венето. Он легко, словно у него был большой опыт, отыскал самое свободное место на всей площади: каменную пустошку между рядом красивых фигурных фонарей и тонкими стальными перильцами подземной парковки.
Запустив руку в карман брюк, он вытащил пенопластовые беруши — из тех, что выдают в «Алиталии» на долгих трансатлантических рейсах, — и щелкнул крышкой лэптопа.
Я догнал его.
— Ты что это здесь делаешь? Ловишь вайфай?
— Ухожу. — Он сунул в уши пенопластовые пробочки.
— Не возражаешь, если я пойду с тобой?
— Когда я досчитаю до трех, — громко произнес он, — подпрыгни повыше. И еще: оставайся в зоне действия моего лэптопа.
— Хорошо. Как скажешь.
— Да, и закрой уши ладонями.
— Как я тогда услышу, как ты считаешь до трех? — возразил я.
— Уно… — Он нажал клавишу И, и экран лэптопа внезапно осветился. — Дуэ… — F2 вызвала негромкое трескучее гудение. — Тре! — Он подпрыгнул.