Лучше лизнуть, чем гавкнуть (сборник)
Шрифт:
– Эти бабы, ревизоры… С ними бесполезно спорить. Впечатление такое, что они давно ждали меня, им не на ком было отвести душу, выговориться. Доказать. Ткнуть носом плебея… Я зашёл к ним в отдел и говорю:
«Здравствуйте, тётеньки…»
А одна из них:
«Это что, новое восточное приветствие?»
«Нет, – говорю, – работу закончим, расскажу…»
Надо мной поиздевались, но с мелкими замечаниями техпроект подписали. И я выполнил обещание, когда всё закончили.
Вот что тогда я им поведал:
«Недавно мы с женой были в Душанбе. Идём по улице. Домиков много, и у каждого стоят или играют дети,
“Здравствуйте, дяденька”.
Идём дальше.
“Здравствуйте, дяденька”.
Проходим ещё. Снова:
“Здравствуйте, дяденька”.
Но мы ведь идём вместе. Я и жена. Она спрашивает:
“Вова, почему они приветствуют только тебя?”
Я ей разъяснил:
“Потому что женщина здесь должна знать своё место. Она не в почёте. Это второй сорт. А ну-ка, полшага назад, и иди за мной”.
“Здравствуйте, мальчики… Здравствуйте мальчики… Здравствуйте…”
Я думаю, есть что-то мудрое в восточных обычаях».
«А жена на полшага назад отступила?»
«Естественно».
А руководитель группы Панова с улыбкой уточнила:
«Если бы вы это рассказали вначале, то уехали бы без согласования».
«Поэтому и обещал объяснить своё необычное приветствие после завершения, чтобы с проектом в руках, как со знаменем вернуться на Родину», – пафосно прозвучал мой ответ. А когда позже зашёл к Пановой в кабинет попрощаться, она пригласила меня к себе домой отметить успешное окончание работы, и мы до самого утра так и не успели обсудить перспективы водных ресурсов восточных республик. У меня «с собой было», по Жванецкому, и я ей подарил колечко в знак нерушимой дружбы между народами и с… женщинами.
Целебный напиток
– Не понимаю… Как можно пить с удовольствием чай, имеющий такой резкий запах, как у веника, облитого кипятком? Тем более, вприкуску с гречишным мёдом – тёмно-коричневого, непривычного цвета и пахнущим чем-то не нашим… Да ещё из какой-то экзотической посуды! Раньше, насколько я помню, ты пил водку стаканами и запивал ею же. Что произошло? До чего ты допился? Или я неправ?
Именно так, медленно, с чувством, с толком, с расстановкой задавал эти вопросы давний друг, который приехал погостить по моему приглашению в Москву.
Мы с ним много лет трудились на металлургическом производстве. Тяжёлом, посменном. Направлены были после института, жили вместе в одной комнате в общежитии, делились радостями и неприятностями по работе, любили девушек, ходили на собрания и демонстрации, в кино и на встречи с поэтами и писателями.
А насчёт спиртного каждый из нас мог уверенно сказать: «Свою цистерну я выпил».
Очень сблизились, часто подшучивали друг над другом. Почти одновременно женились, позже разъехались по разным городам, но связи не теряли, переписывались, иногда семьями выезжали вместе отдыхать или приезжали в гости друг к другу. Мы были молоды. Время – начало шестидесятых. Помните?
А я еду, а я еду за туманом,За мечтами и за запахом тайги.А теперь сидели за столом, а на нём – всё, что напоминало старые добрые времена: картошечка, селёдочка, водочка, салат оливье…
За плечами годы, жёны, дети, рекомендации врачей. Говорили, вспоминали. Время позднее. Загрузились хорошо. И вдруг – на тебе, вопросы. И о чём? О моих самых любимых чае и мёде.
– Ему, видите ли, непонятно. Большевистская прямота и невысокая культура… Но мой уровень не позволяет реагировать грубо, поэтому вежливо поясняю. В порядке поставленных.
Чай. Зелёный. Мёд. Гречишный. Это история. Долгая. Слушай.
Она началась с конца семидесятых годов прошлого века… Старик, ты осознаёшь? Семидесятые годы. Прошлый век…
Я, как ты знаешь, после завода переехал в Москву, в проектный институт. Мне поручили заниматься проектированием и строительством одного из последних металлургических комбинатов «нашей советской эпохи» в республике Казахстан, где уже функционировали полигоны для запуска ракет на Байконуре и атомный в районе Семипалатинска.
– Разглашение государственных секретов карается в нашей стране очень строго. Я доложу куда следует…
– Правильно. Разберутся. И посадят тебя. Помалкивай.
Когда я прилетал из Москвы на площадку строительства комбината, поселялся в небольшой гостинице. Что такое отели пяти-четырёх-трёхзвёздочные, скажу честно, понятия мы не имели. Но мне всегда выделяли отдельный номер, как главному инженеру проекта.
– Однозвёздочный…
– Не издевайся. Железная кровать, стол, стул, тумбочка, висящая на проводе электрическая лампочка с аляповатым небольшим абажуром и туалет с душем. Молоденькие горничные с местным колоритом и аппетитная буфетчица… Ну скажи, что нужно ещё советскому командированному инженеру для счастья?
Да, чуть не забыл! На столе стоял телефон.
– Для прямой связи с Кремлём? Или со ждущими твоего приезда женщинами?
– Каким ты был, таким остался, – тихонько начал я.
Он положил руку мне на плечо, и мы вместе допели:
Орёл степной, казак лихой.Зачем, зачем ты снова повстречался,Зачем нарушил мой покой?– Это здорово, что мы снова повстречались. Казак лихой. Орёл степной. Хорошо, что нарушил мой покой. Так на чём мы остановились?
– На потрясающем отеле.
– Точно. Ведь я тебе не зря всё перечислил. Именно потрясающий. От слова «трясти». Ты запомнил электрическую лампу на висящем проводе?
– А как же. Лампочка Ильича.
– Хоть это запомнил. Мало выпил. Так вот, когда производили вечером или ночью испытания в Семипалатинске, сильного землетрясения не ощущалось, но лампочка на проводе начинала качаться, а телефон как-то противно дребезжать, и становилось не по себе, но все понимали «откуда ветер дует».