Лучшее лето в её жизни
Шрифт:
Ана Паула нервно смеется. Я сошла с ума, думает она, я сошла с ума, ой, мамочки, ясошласу…
Что-то трогает ее за колено. Ана Паула визжит, но тут же берет себя в руки. Потом осторожно смотрит вниз и видит, что в ноги ей тычется крошечная парковая аллейка. Ана Паула медлит чуть-чуть, потом решительно присаживается на корточки и осторожно гладит аллейку по круглым камушкам.
Delirium. Домик
– Мама, тебе нравится этот домик? Мам! Мам! Мааааааааааааааам!!! Тебе нравится этот домик? Мне нравится. А тебе нравится? А папе? Спроси у папы, папе нравится этот домик?
Арлет до сих пор не уверена, она ли замечталась и чуть не врезалась в дом, или дом выскочил из-за угла и чуть не налетел на нее.
– Не помню, – говорит Арлет. – Ну правда, не помню. Помню – шла… А потом раз! И он…
– Мам, а почему этот дяденька одет в юбку?
– Это не юбка, это хитон.
– А зачем?
– Что зачем?
– Зачем дяденька в эту… в этот одет? Он девочка?
– Он не девочка, он бог Марс.
– Какой бок?
– Никакой не бок. Его зовут Марс, он бог войны.
– А почему он в юбке? В юбке на войну не ходят!
– Это не юбка, это хитон.
– А как зовут его собачку?
Арлет вспоминает, какие на том доме были азулежу, [28] и у нее даже очки запотевают от волнения.
28
Азулежу (azulejo) – керамические изразцы, используемые в Португалии для отделки домов. Они прекрасные, и их надо видеть.
– Ты же знаешь, – говорит Арлет, – я разбираюсь в азулежу. Поверь мне, эти азулежу были всем азулежу азулежу. Там были такие панно между окнами! Панно с богами! Во-первых, Марс. Такой классический, знаешь, в боевом облачении и с волком. Волк как живой! Я все ждала, что он на меня оскалится…
– Мам, смотри, какая у тетеньки огромная птичка! Это какая птичка?
– Сова.
– Совака? Птичка-совака?
– Не совака. Просто – сова. Такая большая ночная птица.
– А она кусается?
Арлет достает из кармана серую мягкую тряпочку, снимает очки и тщательно протирает стекла.
– Потом там была Минерва, – говорит Арлет, надевая очки. – Ты просто не представляешь, я не могу описать… Такая Минерва!!! И сова у нее. Сумасшедшая сова, абсолютно живая, живее, чем живая сова в зоопарке, я тебе клянусь! Я ее погладила, а она меня как цапнет за палец!
Арлет внезапно замолкает и краснеет.
– Ну то есть не цапнет, конечно… Там был кусочек отбит, где у нее клюв. Я погладила и поцарапалась. Но ощущение было… ну ты понимаешь.
– Мама! Мамамамамама!!!
– Ну что тебе?!
– Мам, смотри, детки голые! Совсем голые! Они бесстыжие, да?
– Нет, они просто неодетые.
– А когда я просто неодетая, я бесстыжая?
– Только когда ты неодетая при гостях по всему дому бегаешь.
– А они тоже бегают! Смотри, они бегают! Они муху ловят! Смотри, смотри! Фу, какие бесстыжие!!!
Арлет задумчиво смотрит куда-то мимо меня.
– А какие там были амурчики, – бормочет Арлет. – Какие чудесные амурчики, тоже совершенно живые. Прямо на уровне глаз, под средним окном. С крылышками, как у бабочек. Знаешь, было ощущение, что они все время двигаются, не то играют, не то гоняются за кем-то… Такие… такие сладкие!!!
– Мам, мне не нравится этот домик. Он дурацкий. Я не хочу тут жить. Мам, давай мы не будем тут жить! Мааааааам! Мне нравится другой домик, розовый! Можно мне розовый домик? Мама? Мама?! Можно мне розовый домик, можноможноможноможноможно?!! Можно?
Арлет снова снимает очки и трогает пальцем маленький бледный шрам между бровями.
– Знаешь, что меня мучает? – спрашивает Арлет. – Мне все время кажется, что это я его разрушила. Понимаешь, он стоял себе, как будто всегда там был. А я полезла за фотоаппаратом – и всё… Понимаешь? Понимаешь?! – Арлет вскакивает с земли, яростно отряхивая штаны. – Ты понимаешь, я достала фотоаппарат, и всё рассыпалось! Всё! Всё!!! Все панно!!!! Все до единого!!!!!
Арлет плачет горько, с подвываниями, всхлипывая и вытирая кулаками мокрые щеки.
– Все, все рассыпалось, – скулит она. – Все рассыпалось…
– Мам, смотри, гномик!!!
– Я думаю, это не гномик.
– А кто?
– Я думаю, это… ну… просто девочка.
– Просто девочка?
– Я думаю, да.
– Не гномик?
– Я думаю, нет.
– Ой, мам, смотри, какая грустная девочка!!!
Арлет натягивает на голову капюшон, втягивает руки в длинные рукава балахона.
– Извини, – говорит Арлет. – Я тебе сегодня надоела. Пойду я, ладно? – Арлет вяло машет мне рукавом и скрывается в переулке.
– А она бедная? – нерешительно спрашивает Катиня. – Нам ее жалко?
– Жалко, конечно, – отвечаю я.
– Мы можем ей помочь? Мам? Я могу? Мам? Мам?! – Катиня, как всегда, завелась, синий бант дрожит от возбуждения. – Правда же я могу ей помочь? Правда же?