Лучшее за год 2007: Мистика, фэнтези, магический реализм
Шрифт:
— Да, конечно, — пробормотала Маргарет с сомнением и продолжила с большей решимостью: — Я спрошу доктора.
И, удивив самое себя, спросила. После его очередного посещения Мэдди она заманила доктора в гостиную стаканчиком шерри и позволила ему порокотать немного о том, как хорошо сказывается на Мэдди его лечение. Потом она задала вопрос, которого до сего времени задать не осмеливалась.
— Но когда же Мэдди… совсем поправится? Сможет она — скажем, следующим летом — быть подружкой невесты?
Доктор
— Подружкой? — прогудел доктор. И вдруг на глазах оттаял. Он знал, что для женщин такие вещи бывают важны. — Подружкой! Что ж, почему бы и нет? Если она будет поправляться, как сейчас… Главное, не позволяйте ей перевозбуждаться. Не слишком много примерок, знаете ли, и после венчания пораньше заберите ее домой. Никаких танцев, и разве что глоточек шампанского.
— А сможет она когда-нибудь поправиться настолько… чтобы… чтобы самой выйти замуж и… — Но этого Маргарет не могла выговорить перед мужчиной, даже перед доктором.
— Замуж… Ну, я бы не советовал. А детишки? Нет, нет и нет! Но она ведь у вас современная девушка. Кому в наше время нужны мужья и дети… — И, продолжая гудеть и рокотать, он покинул дом.
Маргарет вспомнила, что доктор взял в жены женщину много моложе себя и, по-видимому, не был слишком счастлив в браке… Она позволила себе задуматься о Мэдди. Хотелось бы знать: поменялась бы с ней местами мать Банти? Маргарет ни за что не отдала бы дочь сынку какого-то нувориша, нажившегося на войне. Ни за что… И она присела в свое изящное, обитое ситцем кресло и немножко поплакала — как можно тише, чтобы Мэдди не услышала. Чуть позже она вошла к дочери, храбро улыбаясь.
— Доктор тобой доволен, Мэдди, — начала она. — По его мнению, ты достаточно окрепла, чтобы быть подружкой на свадьбе Пэмми! Тебе придется поспешить, чтобы вовремя закончить подарок.
Маргарет купила шесть полотняных салфеток и шесть квадратиков канвы с отпечатанным на них рисунком: женская фигура в остроконечной шляпке и в пышном кринолине, в окружении цветов. Мэдди должна была к свадьбе вышить их тонкими цветами розовых, нежно-лиловых и зеленых оттенков, но она не проявляла рвения к работе. Маргарет взглянула на дочь, утонувшую в гнездышке из подушек. «Чах да сох! Чах да сох!» — твердил кто-то у нее в голове.
— Видела ты еще этого молодого человека? — спросила она, чтобы отвлечься от преследовавших ее мыслей.
— Ах нет, — ответила Мэдди, поднимая к ней взгляд обведенных тенями глаз. — Да его, пожалуй, вовсе и не было. Это была просто игра тьмы.
— Игра света, ты хочешь сказать, — поправила Маргарет и добавила, едва ли не против воли: — Помнишь сказку, которую я тебе когда-то читала? О маленьком подменыше?
— О том, который лежал в колыбельке и кряхтел: «Я очень стар, ах, как я стар»? — отозвалась Мэдди. — Почему ты
— Сама не знаю, — пролепетала Маргарет. — Но знаешь, как иногда слова застревают и крутятся в голове, — вот и я не могу избавиться от слов из той сказочки: «Чах да сох» — повторяю все снова и снова. — Ну вот, она сказала это вслух. Теперь, конечно, она от них избавится.
— Да это вовсе не из сказки о подменыше, — сказала Мэдди. — Это из «Кристабель» — знаешь, стихотворение Колриджа об ужасной леди Жеральдине. Это она сказала духу своей матери: «Прочь, бесприютная мать! Чахни и сохни!» Мы его читали в школе, только мисс Браунридж велела нам пропустить тот отрывок про грудь Жеральдины.
— Правильно сделала, — устало кивнула Маргарет.
Осень перешла в зиму, хотя мало кто замечал, как мало-помалу дни становились все короче и короче и закат теперь наступал около четырех дня. Кроме, может быть, Мэдди, сидевшей опершись на свои подушки и ждавшей молодого человека, по-прежнему каждый день проходившего по улице, что бы она ни говорила матери. И даже она не взялась бы сказать, когда он впервые, вместо того чтобы пройти мимо, остановился в глубокой тени между фонарным столбом и почтовым ящиком и взглянул прямо на нее…
— Где твой серебряный крестик, милочка? — спросила вдруг Маргарет, вспоминая, когда она в последний раз видела его на дочери.
— Ох, не помню, — слишком рассеянно отозвалась Мэдди. — Должно быть, застежка сломалась и он упал.
— О, но ведь… — Маргарет беспомощно смотрела на дочь. — Надеюсь, его не подобрала Элси. Я иногда думаю…
— Найдется, — равнодушно бросила Мэдди. Ее взгляд скользнул мимо лица матери и вернулся к окну.
— Как дела с подарком для Пэмми? — полюбопытствовала Маргарет, обращаясь к бледному отражению в темном стекле, в надежде, что дочь обернется к ней.
Она подняла мешочек с рукоделием. И опешила. Одна вышивка оказалась совсем готовой. Но фигура дамы была вышита разными оттенками черного, и стояла она среди алых роз и высоких пурпурных лилий. Прекрасная работа: видны были все тени и блики… но Маргарет почему-то стало не по себе. Она порадовалась, что остроконечная шляпка скрывает лицо дамы. Оторвав от вышивки взгляд, она увидела, что Мэдди смотрит на нее и, похоже, с лукавством.
— Тебе нравится? — спросила дочь.
— Очень… очень современно…
— Да ну, что современного в цветочках и кринолинах?
Давно ли в голосе Мэдди появились эти ленивые насмешливые нотки? Так взрослый, познавший весь опыт мира, может говорить с очень маленьким и глупым ребенком.
Маргарет отложила вышивку.
— Тебе правда ничего не нужно, милая? — спросила Маргарет, врываясь в комнату дочери холодным декабрьским днем. — Я должна купить кое-что к Рождеству, просто никак…