Лучшие годы жизни
Шрифт:
В ответ я сорвал с её губ продолжительный поцелуй. Освободившись от меня, Таня спросила:
– Что там в твоём журнале?
– Я привёз пять готовых статей. Кое-что ещё у меня лежит в заначке на будущее. Первых впечатлений много, материал сам складывается.
– Это хорошо, – задумчиво проговорила Таня.
Я заметил, что она унеслась мысленно куда-то далеко.
– О чём загрустила? – спросил я.
– О твоих книгах… Получится ли у тебя теперь работать не только над статьями для «Поколения-7» и над служебными отчётами, но и над книгами? – Таня повернулась, и я увидел прямо перед собой её блестящие чёрные глаза. – Юрка, а почему бы тебе не предложить кому-нибудь опубликовать твои книги?
– Какие?
– «Пустырь», «Ведьму»…
– Почему ты думаешь, что кто-то станет печатать их?
– Ты уже известный журналист. Конечно, пока ещё не звезда, но у тебя уже есть имя, даром ты что ли во время учёбы в академии статьи выдавал одну за другой. У тебя есть читатели, даже поклонники, – она хитро прищурилась. – Вот если бы они ещё знали, что ты по совместительству и активно действующий шпион, то оторвали бы твои книги с руками, даже не интересуясь содержанием.
– «Ведьму»? Ты бы ещё «Уснувшее озеро» предложила.
– А почему нет?
– Это всё далёкие какие-то для меня вещи. Давно я их написал. Признаюсь, мне даже немного стыдно предлагать их кому-то. Вот если бы я закончил «Бараний поток»…
– Так заканчивай!
– Времени не хватает, Танюш. Ты ведь сама всё понимаешь.
– Вот ты и сказал своё слово. Ты сам признался.
– В чём?
– В том, что времени не хватает. Ты ответил на мой вопрос, останется ли у тебя время для написания книг… Не останется. Стало быть, ты губишь себя.
– Я этого не говорил, – возмутился я.
– Именно это ты и сказал, Юрочка. А я тебе скажу так: если бы я могла представить, что ты оставишь литературу, то я бы никогда не пришла к тебе.
– Ты шутишь?
– Нет! – Глаза Татьяны опасно сверкнули. – Я не шучу. Ты был интересен мне тем, что не был похож на других. Ты был особенным. И вот ты начинаешь медленно, но верно терять те самые качества, которые меня покорили. Ты был силён…
– Разве теперь я слабый?
– Нет, не слабый. Но ты был силён своим творческим духом, а не воинским.
– Чем тебя не устраивает воинский дух? Настоящий самурай обязан уметь сочинять стихи и владеть изысканной каллиграфией.
– Юрик, не спорь. Ты же прекрасно понимаешь, о чём я говорю. Меня не интересуют ни японские четверостишья, ни красиво написанные тушью иероглифы. Ты был для меня дверью, через которую я могла входить в неведомый мне мир. Я была счастлива тем, что у меня была такая возможность. Понимаешь? Ни у кого не было такой возможности, только у меня! И этот мир был бесконечен, непредсказуем. Ты всё время что-то делал, что-то выдумывал, о чём-то рассказывал, куда-то увлекал. Я видела зачастую самые банальные вещи со столь неожиданного ракурса, что у меня захватывало дух. И этот ракурс был результатом твоего воображения. Но вот уже четыре года, как ты почти ничего не пишешь.
– Это неправда!
– Правда, милый мой человечек, правда. То, что ты делаешь – я имею в виду литературу, а не твою проклятую разведку – это даже не черновики.
Я задумался. Если быть честным перед собой, то я, конечно, за три года учёбы в академии почти ни над одной из моих книг не работал. Год, прошедший после окончания, тоже не принёс литературных результатов. Я опубликовал множество материалов в журнале, но эти материалы не имели ничего общего с тем, что я писал прежде, в них не было выхода в иные пространства, у них была иная задача.
– Ты полагаешь, что я растерял себя? – спросил я.
– Не знаю, Юрочка. Но мне очень не хватает того, что ты делал раньше… чем ты был раньше. И с каждым месяцем мне не хватает этого всё больше.
– Но…
– Не переубеждай меня. Я знаю, что подсказывает мне сердце, – Татьяна взмахнула руками. – И я уверена, что твоё сердце шепчет тебе то же самое. Просто ты не слушаешь себя. Тебя задавила служба… Помнишь, как Борис Леонидович сказал тебе однажды, что разведка не терпит людей особенных? Так вот ты постепенно теряешь особенность. Ты становишься обычным. А ведь ты только начал идти по дороге твоей шпионской карьеры. Ты только начал…
– Потерпи.
– Долго ли? Ты только начал этот путь… На тебя ещё не обрушилась вся тяжесть твоей работы. Представь, сколько изменений произойдёт с тобой в ближайшие год-два… Ты ведь станешь совсем другим… И что тогда? Ты превратишься в чужого человека.
– Чего ты хочешь? – Я поднялся с дивана, чувствуя накатившее на меня раздражение и не зная, как с ним справиться. Таня была права. Спор не имел смысла. – Чего ты хочешь?
– Я уже сказала: отдай книги в издательство.
– В какое? У меня нет времени искать издателя, не могу заниматься этим.
– Я сама займусь! Дай мне доверенность. Напиши мне бумагу, что я – твой агент.
– Агент? – Юрий вздрогнул.
– Книжный агент… Боже мой, ты совершенно свихнулся на своей службе… Я ведь о книгах говорю. Я займусь твоими книгами. Ты только согласись.
– Зачем тебе это?
– Это подхлестнёт тебя к работе. К литературной работе. И тогда ты вернёшься в свой мир, я точно знаю это… Пусть ты даже останешься разведчиком. Просто ты будешь не таким разведчиком, как все… Поверь мне. Я знаю, что говорю.
– Я верю тебе, малыш, верю.
СТУПЕНИ
В один из солнечных дней Юрий Полётов предстал в Мадриде перед Стариком. В разговоре участвовали ещё два сотрудника резидентуры. В конце двухчасовой беседы, в которой перед Полётовым были поставлены ближайшие задачи и обрисованы некоторые далеко идущие планы, шеф сказал:
– Есть ещё одно дело, Юрий Николаевич, на которое я прошу обратить внимание.
– Что именно?
– Прошла информация о том, что в Европе сейчас действует целый ряд религиозных организаций, которые всеми силами пытаются продвигать своих людей в высшие эшелоны власти. Эти организации имеют, если верна информация, широкую агентурную сеть, что, впрочем, меня ничуть не удивляет. Сегодня любая организация имеет свою службу безопасности, разведку, контрразведку и чёрт знает что ещё. Даже какой-нибудь сраный – простите за грубость – игорный дом, и тот кишит своими агентами. Никогда толком не знаешь, что за контора прилипла к тебе. Ну так вот… Есть непроверенная информация о том, что некоторые фонды занимаются активной поддержкой русской православной церкви.