Лучшие годы жизни
Шрифт:
Не помню, чтобы когда-либо меня так лихорадило от услышанных новостей. Продолжая держать трубку возле уха, я уже почти ничего не слышал. Голову мою законопатило мгновенно, окружающий мир будто отторгнулся от меня, провалился в иное измерение. Всё, что говорил Сергей Анатольевич дальше, звучало, как инородный шум, я не понимал его слов, они были просто звуком, дребезжащим, неуместным, назойливым. Смысл содержался только в одном – Таня тяжело заболела, Таня давно без сознания, почти при смерти! Всё остальное не имело значения. Всё остальное было лишним.
– Почему не сообщили мне сразу? – Повторил
Меня вдруг пронзила убийственная мысль: я не почувствовал, что на Таню обрушилась страшная болезнь! Меня ничто не угнетало в последние дни, скорее, я был даже чересчур спокойным и расслабленным. Я вспомнил, как в Париже мне сделалось нехорошо в ту минуту, когда умирала Катя Кинжалова. Может, это было случайным совпадением, но я считал, что ощутил разрыв некой нити, невидимо соединявшей меня и Катерину. А ведь мы не были близкими людьми. Здесь же, когда речь шла о любимой женщине, ничто не подсказало мне, не нашептало мне о подкравшейся беде. Во мне не проснулась хотя бы самая крохотная, самая незначительная тревога…
Я положил трубку на рычаг и долго стоял, не шевелясь. В комнате нагнеталась неведомая мне доселе атмосфера, создался какой-то вакуум, какое-то засасывающее своей безысходностью пространство.
Вспомнилось измученное лицо Тани после возвращения из Индии, тот страшный и необъяснимый приступ, с которым нельзя было бороться и который можно было только перетерпеть.
– Опять ждать? – спросил я вслух. – Сидеть тут и тупо ждать?
Я принялся шагать по комнате взад и вперёд. В голове кружилось и мелькало, будто в ней внезапно пробудились тысячи крохотных автомобилей и начали носиться хаотично, стуча друг друга, скрежеща, переворачиваясь, ослепляя светом фар. Меня распирало от потребности немедленно действовать, но я не мог ничего придумать. Мне оставалось метаться по квартире, хватать иногда подвернувшиеся под руку предметы, бессмысленно вертеть их и ставить обратно.
Наконец я остановился перед телефоном. Услышав голос в трубке, я не сразу сообразил, чей номер я набрал. Мне пришлось совершить над собой огромное усилие, чтобы сосредоточиться на собеседнике. Это был Миша Соколов.
– Мне нужно срочно в Москву! – выпалил я.
Соколов спокойно ответил:
– Ты через две недели летишь.
– Миша, мне нужно сейчас. Сегодня же! Я улетаю!
– Во-первых, сегодня нет рейсов. Во-вторых, объясни толком.
– Жена попала в больницу.
– Чья жена?
– Моя! – закричал я, не сдержав эмоций.
– Что ты чушь порешь? У тебя же нет жены.
– Я говорю про Татьяну Зарубину.
– И что? Ты так про кого угодно можешь сказать. Она тебе не жена.
– Формально не жена. А в действительности жена. По-человечески ты можешь понять? Просто по-человечески? Без всяких официальных бумажек?
– А как я буду объясняться со Стариком? Чем аргументировать твой внезапный отъезд? – возразил Соколов всё тем же спокойным голосом.
– Так и объясни! – Мне с трудом удавалось сдерживаться, хотелось швырнуть телефонный аппарат на пол и растоптать его в порошок, чтобы тем самым поставить точку в бессмысленном, как мне казалось, разговоре.
– Юр, выслушай меня, – донёсся голос Михаила. – Приезжай завтра поутру ко мне, поговорим обо всём спокойно.
– Завтра есть рейс на Москву? Я лечу завтра же!
– Тебя уволят за такое поведение.
– А что мне делать? Как быть?
– Ты зачем хочешь в Москву? – спросил Соколов. – Ты там можешь помочь чем-нибудь?
– Не знаю.
– Вот и не пори горячки. Просто не узнаю тебя.
– Сам не узнаю себя, – признался я. – У меня руки трясутся, Миша. Меня тошнит из-за того, что я разрываюсь в бессилии! По-настоящему тошнит!
– Хватит! – рявкнула вдруг трубка. – Возьми себя в руки! Ты мужик или кто? Хочешь ехать – езжай!
– Ты разрешаешь? – не поверил я.
– А что прикажешь делать? Ты всё равно поедешь… Не говорить же, что ты сбежал, как безмозглый солдат в самоволку. Будем считать, что я отпустил тебя…
– Спасибо.
– Сейчас выясню насчёт билетов…
Утром Михаил заехал за мной. Он выглядел уставшим, но был, как всегда, подтянут.
– Ну что? – спросил он, остановившись в дверях. – Довёл бабу?
– Кого довёл? Ты про Татьяну? Почему довёл?
– Да ведь она из-за тебя слегла. Наверняка из-за тебя. Из-за твоих книг. Я слышал, что она всё время твоими делами занимается. Небось все нервы пожгла себе.
– У неё что-то с почками, – попытался возразить я. – Книги мои тут не при чём.
– Так уж и не при чём! – Соколов фыркнул. – Много ты понимаешь, писатель! Нервы бьют по слабым местам. Нервы – лишь повод… Эх, Юра, ни хрена ты не смыслишь в людях.
– Ты о чём?
– Женщина тебе свою жизнь отдала, целиком и полностью отдала, вся принадлежит тебе, без остатка. Я таких ещё не встречал. Были, конечно, жёны декабристов, но там всё-таки другое… Ну, ты собрался? Пора двигать.
– Миша, погоди. Ты серьёзно насчёт моей вины? – Меня сильно задели его слова.
– Абсолютно.
– То есть ты полагаешь, что всему виной переживания Татьяны из-за моих книг?
– Брось ты свою литературу. У тебя есть работа, она хорошо даётся тебе. Зачем тебе вообще книги писать? Человек должен заниматься чем-то одним. Ты – разведчик, хороший разведчик, качественный. Далеко не у всех получается работать с таким успехом. Вот хоть Старика возьми. Он до своего положения дорос, пройдя через столько провалов, что нам с тобой и не снилось. У него весь послужной список – череда неудач. А ты почти по накатанной поверхности идёшь, у тебя всё как по маслу. Ты рождён для этого дела! Таких – единицы. Ну так и отдайся работе весь без остатка! Брось ты писанину свою, оставь эту глупость. – Он похлопал меня по плечу. – Едем, уже пора. Вот твой билет…
Он довёз меня до аэропорта и обнял на прощанье, когда объявили регистрацию.
– Счастливого пути. Желаю удачи… Поразмысли над моими словами. И не забудь сразу зайти в отдел.
– Нет, я в первую очередь в больницу, – я решительно покачал головой.
– А потом в отдел. Объясни начальству, что и как. Возьми отпуск за свой счёт. Не устраивай никакой отсебятины и на рожон не лезь… Я очень прошу тебя… Я договорюсь со Стариком, он свяжется с отделом и со своей стороны всё объяснит. Там же тоже живые люди сидят, они поймут. Ты только не рви на себе рубаху, не угрожай, что рапорт подашь…