Лучшие мысли и изречения древних в одном томе
Шрифт:
* Страх ослабляет даже искушенное красноречие.
«Анналы», III, 67
Во главе погребальной процессии несли изображения двенадцати знатнейших родов ‹…›. Но ярче всех блистали Кассий и Брут – именно потому, что их изображений не было видно.
«Анналы», III, 76
В век порчи нравов чрезмерно льстить и совсем не льстить одинаково опасно.
«Анналы», IV, 17
Благодеяния
«Анналы», IV, 18
Оставленное без внимания забывается, тогда как навлекшее гнев [правителя] кажется справедливым.
«Анналы», IV, 34
Потомство воздает каждому по заслугам. ‹…› Тем больше оснований посмеяться над недомыслием тех, которые, располагая властью в настоящем, рассчитывают, что можно отнять память даже у будущих поколений.
«Анналы», IV, 35
Толпе свойственно приписывать всякую случайность чьей-либо вине.
«Анналы», IV, 64
Непреклонными были требования закона вначале, [но], как это почти всегда бывает ‹…›, под конец никто не заботился об их соблюдении.
«Анналы», VI, 17
Все, ‹…› что почитается очень старым, было когда-то новым. ‹…› И то, что мы сегодня подкрепляем примерами, также когда-нибудь станет примером.
«Анналы», XI, 24
Единственное средство против нависших опасностей – сами опасности.
«Анналы», XI, 26
Тем, кто ни в чем не повинен, благоразумие не во вред, но явные бесчинства могут найти опору лишь в дерзости.
«Анналы», XI, 26
Мысль о браке [при живом муже] ‹…› привлекла ее [Мессалину] своей непомерной наглостью, в которой находят для себя последнее наслаждение растратившие все остальное.
«Анналы», XI, 26
[Об Агриппине, матери Нерона: ] Она желала доставить сыну верховную власть, но терпеть его властвования она не могла.
«Анналы», XII, 64
Все запретное слаще.
«Анналы», XIII, 12
[К Аникету, убийце его матери, Нерон] проявлял мало расположения, а в дальнейшем проникся глубокою ненавистью, ибо пославшие на преступления видят в их исполнителях живой укор для себя.
«Анналы», XIV, 62
Добытая домогательствами хвала должна
«Анналы», XV, 21
Наше старание нравиться часто влечет за собой более пагубные последствия, нежели возбуждение нами неудовольствия.
«Анналы», XV, 21
Жажда господства ‹…› берет верх над всеми остальными страстями.
«Анналы», XV, 53
Ожидание несметных богатств стало одной из причин обнищания государства.
«Анналы», XVI, 3
[Одни и] те же люди ‹…› любят безделье и ‹…› ненавидят покой.
«Германия» («О происхождении германцев и местоположении Германии»), 15
Добрые нравы имеют ‹…› большую силу, чем хорошие законы.
«Германия», 19
Женщинам приличествует оплакивать, мужчинам – помнить.
«Германия», 27
От поспешности недалеко и до страха, тогда как медлительность ближе к подлинной стойкости.
«Германия», 30
Посредственных поэтов не знает никто, хороших знают немногие.
«Диалог об ораторах», 10
[Об ораторах времен империи: ] Обреченные льстить, они никогда не кажутся властителям в достаточной мере рабами, а нам – достаточно независимыми.
«Диалог об ораторах», 13
Мало не быть больным; я хочу, чтобы человек был смел, полнокровен, бодр; и в ком хвалят только его здоровье, тому рукой подать до болезни.
«Диалог об ораторах», 23
* Люди устроены природою таким образом, что, находясь в безопасности, они любят следить за опасностями, угрожающими другому.
«Диалог об ораторах», 37
Великое и яркое красноречие – дитя своеволия, которое неразумные называют свободой; оно неизменно сопутствует мятежам, подстрекает предающийся буйству народ, безрассудно, самоуверенно; в благоустроенных государствах оно вообще не рождается. Слышали ли мы хоть об одном ораторе у лакедемонян, хоть об одном у критян? А об отличавших эти государства строжайшем порядке и строжайших законах толкуют и посейчас. Не знаем мы и красноречия македонян и персов и любого другого народа, который удерживался в повиновении твердой рукою.