Лучшие страхи года
Шрифт:
Деррик кивал, пока я говорил. В какой-то момент он вытащил носовой платок и промокнул пот со лба, уничтожив одну бровь и смазав другую.
Я то выпадал из реальности, то возвращался обратно — я был в той стадии опьянения, при которой сознание отлучается, лишь время от времени возвращаясь и освещая место действия отдельными вспышками, словно самый медленный из стробоскопов. В одно из мгновений, которое мой разум выбрал, чтобы остаться с Дерриком, тот с торжественным и хитрым лицом наклонился ко мне и сказал:
— В последние времена пингвины вспомнят тех, кто был им другом.
Я
Было уже очень поздно, когда я обнаружил, что нахожусь дома. Дожидаясь, пока пол перестанет качаться, я включил телевизор. Там шла еще одна передача о животных. Обезьяны ели землю.
Утром, когда я проснулся, по телевизору показывали каких-то людей, которые валялись на кушетках и рассуждали о социальных болезнях с безмятежностью тех, кто ждет от жизни только худшего.
Мне довольно сложно понять, не болен ли я, потому что я много пью, а похмелье по симптомам схоже с простудой. Но тем утром я чихал, а лоб у меня был как раскаленный асфальт. Мысли пытались сожрать одна другую — признак лихорадки, как я давно заметил.
И я подумал о том, чтобы позвонить Виктории и сказать, что сегодня прийти не смогу, но она наверняка обвинит меня в том, что я эгоистичный ублюдок и пьяница, которому дела нет ни до кого, кроме себя. Ненавижу защищаться от обвинений, верных по своей сути, поэтому я сварил кофе, выпил его и, как мог, собрался с силами.
Вечером я опустошил карманы брюк, свалив все на пол, и заново раскладывая их содержимое (ключи от машины, зажигалку, искусно раздутые счета, всевозможные монеты, ручки и так далее) по карманам чистой пары джинсов, я вдруг обнаружил визитку. Дешевая термопечать — вроде той, что можно за гроши заказать в Интернете.
На ней значилось:
* сделки * помогающие люди * решающие проблемы *
обоюдные соглашения путем взаимного согласия
дружба и благоприятные возможности гарантированы
— Привет, мистер Сэм Сильверс! — прокричал Деррик, поднимая левую руку так, будто подзывал такси. Голос гулко отзывался под высокими сводами. — Я беспокоился, ты прийти, думал, ты не держишь сделку.
— Отойди от моего сына, — сказал я, приближаясь.
Руку я держал в кармане, пальцы уже сжимали рукоять, а указательный был на курке. Волны темной энергии хлынули вверх по руке, наполняя сердце яростью.
Торн снял руку с плеча Дэнни и укоризненно погрозил мне пальцем:
— Ты злишься, потому что дитя алиментов все еще здесь, и ты думаешь: «У нас сделка, но она расторгнуть, потому что ребенок здесь, перед моими глазами». Не будь беспокойным, мистер Сильверс. Я, Деррик Торн, всегда держу слово — до того, как ты знал меня.
— Что ты хочешь? — спросил я.
— Я думал о пингвинах и нашем соглашательном разговоре, — ответил он. — Мы любим пингвинов. Но они, должно быть, сделать что-то плохое, пингвины, раз оказаться в тюрьме. — На этот раз он поднял правую руку
— Дэнни, — сказал я, — иди сюда.
Дэнни поднял глаза, но не мог сфокусировать взгляд. Ни проблеска узнавания. Его опоили?
— Я думать, — продолжал Деррик, — правительство не любит пингвинов, и я спрашивать себя, почему так, ведь пингвины хорошие птицы, и врагами у них только тюлени, которые едят их голодные, что печально, но все же закон природы. Так почему, спросить я себя, правительство ненавидит пингвинов?
— Дэнни, — сказал я, — иди ко мне.
Глаза Дэнни расширились, и он сделал неуверенный шаг вперед, но потом снова остановился, а Деррик продолжал:
— А потом я подумать о канарейках, маленьких желтых птичках, и как в угольных шахтах они умирают, и все говорят: «Ах, канарейка умерла, мы должны отсюда бежать», а начальство говорит: «Канарейка плохая. Она умирает, и никто не будет работать. Прекратите смотреть на канарейку», но люди смотрят на канарейку и говорят: «Я ухожу!», и бегут, и дела идти плохо.
Дэнни снова сделал шаг. Он выставил руки вперед и пошел ко мне, и я тоже пошел к нему навстречу. Мои пальцы выпустили рукоять пистолета, я поднял Дэнни на руки и прижал его к себе. Он уткнулся мне в шею и тихонько застонал, как спящий ребенок, недовольный тем, что его потревожили.
— Все хорошо, — сказал я.
— Пингвины, — продолжал Деррик, поглощенный своим гневным монологом, — это птички вроде канареек. Они умирают, люди говорят: «Это из-за глобального потепления! Из-за фабрик, машин и горящего угля пингвины умирают!» А правительство говорит: «Не обращайте внимания на этих глупых пингвинов! Не смотрите на них! От них все беды!» И правительство помещает пингвинов в тюрьмы, понимаешь?
— Деррик, я не знаю, кто ты такой и что ты такое, — наконец я смог признаться в этом самому себе, — но я забираю своего сына и ухожу. И если ты попытаешься меня преследовать, я убью тебя.
Деррик запротестовал:
— Но мы заключать сделку! Мы увидеть пингвинов свободными, и тогда я спасать тебя от алиментов.
— Нет, — ответил я. — Мы не заключали сделку.
Я ожидал определенной реакции, но мои слова, похоже, его подкосили. Он уронил руки и уставился в пол.
Я повернулся и пошел к выходу из Дома рептилий. Дойдя до двери, я оглянулся. Он исчез.
Изувеченное тело охранника больше не лежало у двери. С сыном на руках я покинул здание и прошел мимо статуи улыбающегося гиппопотама за ворота. Открыл дверцу машины, опустил Дэнни на сиденье и пристегнул ремнем. Вытащил скребок из бардачка и счистил лед с ветрового стекла. Я заметил, что с неба льется холодный свет, но открытие, что сейчас не ночь, а полдень, меня вовсе не поразило.
Дэнни проснулся, когда я забрался в водительское кресло. Один из шнурков на его ботинках был развязан, и я его завязал. Что-то было не так с этими ботинками и с его зимним пальто, на котором, как я заметил, пуговицы были застегнуты неправильно. Я застегнул его заново. По какой-то странной причине образ Гарри Поттера, знаменитого мальчика-волшебника, вспыхнул в мозгу.