Лучший исторический детектив
Шрифт:
— Пани Германова, вы же помните, надеюсь, что у девочки имеется отец? А ведь суда ещё не было, и он вполне может оказаться оправдан и отпущен на волю. Так что вы ему скажете? Или надеетесь, что ему дочка не понадобится?
Тина молчала и только крепче прижимала к себе Настусю. Думать о пане Пасичнике она давно забыла. Надо сказать, что вообще о нём не помнила. А вот будь у Тины на руках бумага, что Настуся её девочка, что опекунский совет поручил ей, Тине, присматривать за Настусей, то никакой отец ребёнка отобрать не сможет.
— А вы и в самом деле можете такую бумагу достать, или нарочно дразните? — робко начала Христина. — Мне бы от опекунского совета разрешение получить.
— Конечно, могу. Я замолвлю словечко перед председателем опекунского совета, и вам всё позволят. Мы же с ним друзья. Не знали? — Мрозовский беззастенчиво врал. Председатель опекунского совета терпеть не мог Мрозовского, а Мрозовский на дух не переносил этого председателя. В коридорах Управы они пересекались редко, но если случалось, то сухо кивали друг дружке и, брезгливо морщась, расходились.
— Не знала, — обрадовано проговорила Тина. — А что от меня-то нужно?
— Разговор у нас конфиденциальный, потому прошу вас, пусть девочка уйдёт. Поговорить нужно наедине.
— Да, конечно. Настуся, пойди наверх. Я потом тебя позову.
Тина поцеловала девочку в макушку, погладила по волосам и та убежала.
— Я слушаю вас, пан Мрозовский, — сказала Тина, рассчитывая на серьёзный разговор.
Мрозовский без слов взял Тину за руку и повел в каморку. Закрыл дверь и прижал к ней Тину. Так же молча он шарил руками по упругому телу Тины, в поисках застёжек и жарко дышал ей в лицо.
— Пан Мрозовский, что вы себе позволяете?! — возмутилась Тина, отворачиваясь от настойчивых поцелуев Мрозовского. — Я вдова и порядочная женщина!
Тина говорила резко, но тихо, боясь испугать Настусю.
— Да какая ж вы вдова при живом муже? — пыхтел Мрозовский, подлезая под юбки и крепко вцепившись в бедра Тины. Он слюнявил белую кожу над чулками, пытаясь отцепить подвязки и добраться дальше. — Мужа заживо похоронила, чужого ребенка забрала… Да я тебя… В подвалы пойдёшь… За упрямство…
Наконец подвязки поддались, и чулки медленно сползли вниз. Мрозовский спустил на себе брюки, развернул Тину лицом к двери, задрал юбку, и задышал ещё чаще. Тина даже не пыталась вырываться. Страх, что этот человек может изломать её жизнь и жизнь Настуси оказался сильнее. Она не шевелилась, не издавала ни звука, только слёзы катились по щекам и падали.
— Что ж ты такая неживая, — недовольно проговорил Мрозовский, тиская её грудь. — Кшыся?! Ну, не молчи…
На мгновение Христина подняла веки и на Мрозовского глянули испуганные голубые глаза. Христина смотрела, как больная олениха, сверкая белками глаз.
Мрозовский оттащил её к столу, положил спиной на ткань в лиловый цветочек. Он заглянул в лицо Христине и остановился. Потом наклонился и крепко поцеловал в губы.
— Не нравится? — Мрозовский начинал злиться. Такого с ним ещё не случалось, чтоб на его ухаживания так холодно отвечали, даже, можно сказать, никак не отвечали.
Мрозовский считал себя достойным ухажёром и желанным для многих, а тут такой конфуз.
— Вы, пан Мрозовский, получаете то, что хотите, а я не смею возражать. Я хорошо понимаю, что мне грозит, если откажу вам сейчас, — тихо сквозь слёзы сказала Христина и отвернулась. — Вы уже вполне объяснили, чем будет грозить мне упрямство.
— Вот дура! — чертыхнулся Мрозовский и отстранился.
Интерес у него теперь пропал совсем. Хоть бы она сопротивлялась и стонала от удовольствия, а так лежит, как бревно, и почти не дышит. Мрозовскому требовался стимул для любовных утех. Чтобы заводил и держал от начала и до конца в возбуждённом состоянии.
Мрозовский застегнул брюки, поправил одежду и сел на стул.
— Где ваш муж?
Тина беззвучно плакала, подтягивая чулки в присутствии чужого мужчины, и плохо соображала, что от неё сейчас требуется. Наконец, отряхнув юбку, она убрала растрепавшиеся волосы и вытерла слёзы.
— Я повторю свой вопрос. Где ваш муж? Пани Германова, я бы рекомендовал вам отвечать скорее, чтобы не оказаться в подвалах, где с вами не будут столь же любезны, как и я.
Мрозовский абсолютно не усматривал в своих действиях чего-либо предосудительного, напротив, он даже искренне считал, что желаемые им дамочки сами хотят его интереса, только стесняются сказать об этом вслух по причине излишней скромности и пуританского воспитания. До сих пор у него не случалось подобных казусов, ибо все без исключения отвечали взаимностью на притязания Мрозовского, а задумываться, почему они так поступают было некогда.
— Мой муж похоронен на городском кладбище около года назад, — тихо ответила Тина.
— Хватит врать! — крикнул Мрозовский и хлопнул ладонью по столу. Тина вздрогнула, прикрыла глаза и снова беззвучно заплакала. Мрозовский взял себя в руки и сказал намного тише: — Пани Германова, я отлично знаю, что тела вашего мужа в гробу нету и не было. Что вы знаете обо всём этом?
Тина переступила с ноги на ногу и глубоко вздохнула.
— Я вам, пан, Мрозовский врать не буду. Я не знаю, где мой муж. Он мне приказал его похоронить. А если не выполню, то сказал, что прибьёт. Вот и всё.
— А как вам это удалось? Кто-то же должен был подтвердить его смерть.
— К нам доктор приходил. Он и раньше часто приходил, шептались они с мужем. Здесь, в каморке. Меня выставляли за дверь и разговоры говорили. Так вот этот доктор и подтвердил смерть. Он всё и устроил. Похороны оплатил тоже он, — Тина договорила и тяжело села на пустующий стул возле швейной машинки. — Если я виноватая в чём, так вы так и скажите, а сама я своей вины не вижу. Нету мужа и ладно. Одни беды от него были.