Лучший исторический детектив
Шрифт:
— С удовольствием прогуляюсь с паном. Но сегодня уже поздно, поэтому сейчас я с вами попрощаюсь, — ответила Рузя, ужом выскальзывая из рук кавалериста.
От Яна густо пахло тройным одеколоном и кислым конским потом. Как ни странно это не отталкивало, а как раз наоборот: женское естество словно пробудилось, очнулось от спячки, осветило сознание ярким светом и помрачило рассудок. На прощание Рузя подарила кавалеристу такой жаркий поцелуй, что у того вырвался страстный вздох и задрожали пальцы. Игриво хихикнув на прощанье, Рузя бросила Яна отдышаться на свежем воздухе и забежала в парадное.
Зельда раскладывала пасьянс и, улыбаясь, поглядывала на подругу. Рузя жадно пила чай в прикуску со свежим печеньем, запах очередной порции которого горячей волной доносился от печки. Она хвастала новой победой:
— Брошу Зеленского. У меня теперь такой кавалер имеется: благородный, красивый, а как он целуется… ммм…
— Некого тебе бросать, дурёха! Но, что кавалера успела завести, так то молодец.
— Как это некого?!
— Зарезали твоего Зеленского. Как свинью зарезали! Дочка приходила за платьем. Говорила, свадьбу отложат. А я думаю, что женятся тихонько, чтоб народ не знал. Ей же до конца траура не доходить — разродится. А убил его твой Венька. Разболтала ты ему, что Зеленский в любовниках? Дура!
Рузя побледнела и, распахнув глаза, какое-то время смотрела себе на колени.
— Венечка уехал. Он вещи собрал, — еле слышно прошептала Рузя.
— Значит, не уехал. Ты видела, как он в поезд садился?
— Нет.
— Вот и не говори тогда!
Рузя вскочила и замахала руками.
— А ты видела, что он Зеленского резал? Видела?!
Зельда ошарашено смотрела на подругу.
— Не видела, так люди говорят.
— Давно ты стала людей слушать? А когда тебя парижской жидовкой зовут, ты тоже людей слушаешь?!
Зельда подошла к ведру, зачерпнула в кружку холодной воды и выплеснула на Рузю.
— Угомонись. Я этих слов в свой адрес не слышала, а ты если повторяешь, то стало быть и слышишь. И, наверное, не единожды. Такая ты подруга, что не можешь рта людям закрыть. Уходи.
Зельда отвернулась к окну, а Рузя вспыхнула и выбежала во двор.
Глубокая ночь застыла над городом. Тучи на небе закрыли звёзды и только фонарь слабо освещал двор, указывая очертания предметов. Рузя нащупала лавку, села и беззвучно заревела.
Не такой судьбы желала для Вени, себе не такой желала. Веня был первым мужчиной и единственным защитником долгое время.
На плечи еле слышно легла шаль.
— Идем в дом, простудишься ещё, — позвала Зельда.
— Это я виновата! Одна только я, — шептала Рузя, задыхаясь слезами. — Я его с Германовым свела! Денег, дуре, захотелось! Всё не нажрусь никак! И где эти деньги, я спрашиваю?
— Не знаю я, где твои деньги. Идём.
Зельда завела её домой, переодела в ночную рубашку и уложила спать, укрыв овечьим одеялом.
Рузя проснулась посреди ночи, открыла глаза и смотрела в темноту высокого потолка. Боязно ей было. Если даже Зеленского убили, то что такое она — Рузя. Не было уверенности, что Веня успел уехать, тревожно колотилось девичье сердечко и неспокойно было на душе. Потому что если он не уехал, то мог закончить так же, как и доктор. «Эх, знать бы, где искать тебя, Венечка…» Душная ночь липла волосами к щекам и тонким ситцем к телу. Хотелось холодной воды и прохлады. Рузя ворочалась на влажной простыне, не находя себе места, потом поднялась и открыла форточку.
Свежий ночной воздух ворвался сквозняком, поколыхав лёгкую занавеску. Зелёная листва тяжело и плавно покачивалась, шепталась с ночью. Рузя смотрела в окно, слушала шепот листвы и думала о том, как дальше жизнь её сложится. Светского общества ей теперь не видать, ибо Рузю некому туда привести, а сама она входов-выходов в это общество не знает.
Срочно требовался защитник. Страх, что кому-то захочется поквитаться не отпускал, а ещё сильнее зажимал в тиски. Рузя не знала, за что её могли бы убить, но интуитивно чувствовала, что если захотят, то причина найдётся. На роль защитника как нельзя лучше подходил вчерашний кавалерист. Ян показался сильным и не глупым, хотя второе качество могло оказаться лишним в данной ситуации. В общем, она решила, что на какое-то время Ян вполне сойдёт за кавалера, да и жалованья офицерского вполне хватит, чтобы весело погулять. Решив, что всё наладится, Рузя уснула.
Утром, отпивая мелкими глоточками горячий кофе из белой чашки тонкого фарфора, Рузя улыбалась новому дню и мыслям о новом кавалере. Воспоминания о Яне будоражили её воображение, вызывая томление в груди. Вчерашние грустные мысли ушли за горизонт вместе с ночью, а утро принёсло хорошее настроение.
— Чему это ты улыбаешься? — спросила Зельда, снимая с огня кофейник.
— Доброго тебе утра, подружка. Садись со мной кофе пить, — сказала Рузя, одарив улыбкой.
— Ну да… спасибо, что не прогнала с моей собственной кухни. А то думаю, кто бы мне помог кофе выпить… — Зельда наливала в чашку кофе, тёмная струйка из узкого носика выплёскивалась, отдавая пар и аромат.
— Ой, да не злись! Лучше скажи, что к кофе есть.
— Есть, моя пани, — сказала Зельда и выставила на стол маленькую корзинку с булочками. — Я в булочную сходила, выпечку свежую купила, пока кто-то спит.
Зельда карикатурно присела и поставила на стол свою чашку.
— Ммм… какая прелесть! Тёплые ещё!
— А и не скажешь по тебе, что вчера полночи не спала, — заметила Зельда.
— Откуда знаешь?
— Что тут знать, когда ты шастаешь и форточкой гремишь. А что ты надумала с лавкой делать? Будешь и дальше держать или продашь?
— Не решила пока. Всё думаю нижним бельём торговать, чулками. Только не сейчас, подожду ещё, — нахмурилась Рузя и стала сосредоточенно жевать булку. — Кавалер на первое время есть, а там посмотрим.
— Ох и Рузюнця! Где же твоё сердце? Для тебя кавалеры, что перчатки — новая пара, как новый день.
— Моё сердце их не касается.
Сердца Рузя, в известном смысле, и в самом деле не чувствовала. Любовь её ещё не настигла, потому к новым знакомствам она относилась легко и непринужденно. Можно сказать играючи. Сбегав домой, Рузя переоделась и пошла в лавку, ждать кавалериста.