Лучший исторический детектив
Шрифт:
Мрозовский сделал пометки в блокноте и теперь задумчиво грыз карандаш.
— А как звали этого доктора?
— Пан Зеленский, кажется. Виктор Зеленский. Богатый такой, одежда на нём очень дорогая. На автомобиле всегда приезжал, но прятал его за два квартала.
— А откуда ж вы знали, что на автомобиле, если он его прятал?
— Так ребятня всегда кричала, бежала за ним следом, чтоб прокатил на «Лягушёнке». Автомобиль у него, знаете, зелёный такой. Немецкий автомобиль, я названия не знаю. Ну и как не знать? Город наш маленький. Все знают, у кого личное авто имеется.
— А сейчас значит, не знаете, где может находиться ваш муж? И что за дела у него с этим паном Зеленским были, тоже не знаете? — спросил Мрозовский. Он уже понял, что совершенно без толку дальше опрашивать пани Христину. Ответить на вопрос, что связывало шулера и уважаемого доктора, она всё равно не сможет.
— Не знаю. Если б знала… — устало отмахнулась Тина и резко добавила: — А вот что было б, если бы знала, где он? Это как посмотреть… Как бы он себя повел. Может, и сама прибежала бы в Управу, чтоб избавили от такого подарочка. Хотя, что у вас просить, только враньё одно. Надоело всё…
Мрозовский не любил женских слёз, а уж истерики и вовсе не переносил. Судя по всему, Христина собиралась устроить истерику в лучших женских традициях. Не желая разбираться в причинах и вытирать слёзы, Мрозовский пообещал достать бумагу об опекунстве, быстро раскланялся и ушёл.
Теперь следовало посетить пани Зеленскую, хотя этого Мрозовский желал менее всего. Даже одна мысль о том, что общение с нею неизбежно, повергала в глубокое уныние. Мрозовский одиноко шёл по улице, спешить было некуда, да и зной, вдруг навалившийся на город, не способствовал быстрой прогулке. Город словно вымер. «Время обеденное, теперь еще часа два никого не встретишь», — думал Мрозовский.
Решив, что бродить по раскалённым улицам не самая лучшая идея, он направился к пани Пашкевич. Холодный кофе с мороженным было бы сейчас как нельзя кстати.
В кондитерской, как обычно, пахло шоколадом, ванилью и кофе. Мрозовский даже подумал, что кофе здесь пропахло всё. Он, безусловно, с большим удовольствием съел бы сейчас кусок жареного мяса, а ещё лучше жареную курочку, но в кондитерской ничего такого не подавали, а, значит, придётся довольствоваться тем, что подадут.
— Доброго дня, пан Эдвард! — сладко пропела пани Марьяна. Воздух вокруг неё заколыхался, и Мрозовского обдало запахами ванили и корицы.
— Добрый день, — сказал Мрозовский, томно закатив глаза, и кивнул подбородком. — Где пани позволит присесть?
— Для вас, пан Эдвард, лучшее место у окна, — сказала пани Марьяна и указала на маленький столик возле тяжелой портьеры. — Что желаете?
— Вы знаете все мои желания, но сегодня они особенно просты и даже примитивны — хотелось бы перекусить. Знаю, что обед у вас не подают, но рассчитываю на ваш вкус. А кофе можно сразу. С мороженным, — сказал Мрозовский и поцеловал руку пани Марьяны.
— Ах, ну что вы! — зашептала она, поджимая пухлые щечки и бросая встревоженные взгляды по сторонам. В кондитерской кроме них двоих не было никого, разве что помощница в кухне, но она в зал не выходила никогда. — Присядьте, я скоро всё принесу.
Мрозовский взял свежую газету и уселся ждать. Стулья в кондитерской были отменные — старой работы, австрийские. В народе их ещё называли — венскими. На таком стуле можно было подолгу пить кофе из маленькой чашечки, читать новости и наслаждаться. Сегодня кофе был не в чашечке, а в высоком стакане синего стекла. Холодный и с мороженным. Пани Марьяна незаметно поставила стакан на стол и так же незаметно ушла. Через некоторое время она вернулась и накрыла столик для Мрозовского. На белую крахмальную скатерть стала корзинка со свежим хлебом и блюдо с нарезанным сыром, конской колбасой, кусочком сливочного масла и свежей зеленью. Рядом пани Марьяна поставила тарелку с шоколадным тортом.
— Прошу вас. Всё свежее, покупала на рынке с утра, — кондитерша явно смущалась. — Вот торт попробуйте. Рецепт недавно получила. Старинный венский рецепт. Захер-торт называется. Смачного!
Довольная, она пошла любоваться Мрозовским и строить глазки из-за прилавка.
Пан Эдвард быстро съел предложенный пани Пашкевич обед и принялся за торт. Кондитерша снова незаметно возникла возле стола с чашкой горячего кофе и молочником. Она тихо поставила всё на столик, убрала пустые тарелки и так же незаметно исчезла.
Пан Эдвард ел горько-сладкий торт с абрикосовым джемом. Он отламывал коричневые куски бисквита, пропитанные шоколадной глазурью и перемазанные абрикосовым джемом, и направлял их в рот. Потом отпивал кофе маленькими глоточками, закрывал глаза и медленно жевал. Конечно же, пан Эдвард был эстет. Он мечтал, что когда-нибудь он заведёт себе жену, которая так же незаметно будет ставить на стол всякие вкусности и так же незаметно исчезать, чтобы в нужный момент подать обжигающий ароматный кофе, сваренный по всем правилам, и снова исчезнуть. Желательно при этом иметь приличное приданное, добрый и кроткий нрав, немного говорить и не чахнуть от тоски. Но чем больше он жил на этом свете, тем больше убеждался, что такая жена — это миф, фантазия эстетствующего холостяка и вообще невозможное само по себе явление. Подумав, что всё это полнейшая чушь и мысли такие мешают пищеварению, пан Эдвард отрыгнул, вздохнул и принялся снова читать новости в газете. В газете, на последней странице, был размещен некролог о смерти пана Зеленского, на похороны приглашались близкие и родственники. Прощание состоится в доме покойного.
— А вот и предлог, — грустно проговорил вслух Мрозовский. — Придётся мне вас посетить, пани Зеленская.
— Вы что-то хотели ещё? — любезно спросила пани Марьяна из-за прилавка.
— Нет, это я сам с собою… Дела, знаете ли, погоды жаркие — начинаешь уставать и забываться, — Мрозовский грустно улыбнулся и снова задумался о предстоящем разговоре с пани Зеленской.
Зеленские жили в старинном доме, с замысловатой лепниной по карнизу и херувимчиками над входом в арку. Дому было лет двести, и семейство поселилось примерно так же давно. Все войны и перемены власти их миновали — врачей почему-то не трогали, а может быть, не трогали по иной причине: в доме жили те, кто стоял за переменами.
Пани Зеленская из дома не выходила. Она выкатывала кресло на большой балкон и оттуда смотрела в маленький театральный бинокль. И не куда-нибудь, а на Синагогу, которая несколько лет тому назад горела, и семейство пани Зеленской решило выделить средства на реконструкцию. Пани Зеленская теперь любовалась ренессансным сооружением, денно и нощно памятуя о деньгах потраченных на архитектурный комплекс. Она даже считала эту синагогу своей собственностью, в известном смысле. Когда-то пани Зеленская любила бывать в ней по большим праздникам, любила ездить во Львов, чтобы посетить премьеры сезона в оперном театре. Но это было так давно…