Лучший роддом на Мертвой улице
Шрифт:
– Ой, я нечаянно! Божечки, – начала причитать женщина, уставившись на кучерявого пустыми глазами. – Как так получилось? Что теперь со мной будет? Мое дитя!
Женщина, видя недоверие в глазах пришедшего, бросилась к упавшему ребенку, но на черном полу никого и ничего не было.
– Что ищем? – поинтересовался мужчинка с «проводом». – Совесть свою?
– Ребенка, – растерянно прошептала Шилова.
– А, ребенка. Так он же в кроватке лежит.
– Как в кроватке?
– Где ему быть? – спросил пришедший, прищурившись – Что-то не так?
– Р-рада, – заикаясь, произнесла женщина.
– Ну и славненько. Я чего заглянул к тебе – прощаться нам пора.
– Как прощаться? Я заслужила возрождение? – залепетала Настя.
– Хи-хи, – прозвучало в комнате рядом с женщиной. – Кол ты в задницу заслужила, – оскалился незнакомец. Настя вздрогнула. – Да нет, не бойся, ты так легко не отделаешься. Мелкие пиявки тебя лучше кола проймут. До самого сердца достанут. Все кишки вымотают. Избавиться удумала? Наивная!
– Я не хотела, – начала Настя, но осеклась, взглянув в разноцветные глаза незнакомца. Теперь тот глаз, что был черным, полыхал алым пламенем.
– Не хотела она, твою мать. Идиотом меня считаешь? – ругнулся кучерявый. – Знаешь, милочка, мне не жалко – можешь делать все, что хочешь. Это ж «твои» дети. Только убить их у тебя не получится – они живыми никогда не были.
Незнакомец вышел из комнаты, закрыв за собой дверь. Он взглянул на коридор, стены которого были оклеены обоями с красными розочками. Ему нравились розы. Только весь вид портили эти многочисленные двери. На каждой из них висела своя табличка. На одной из дверей красовалась девушка, блюющая над унитазом, на второй – старушка, которая стегала хлыстом молодого парня в латексных шортах, на третьей-пятидесятой был тот еще ужас, на многих других – обычная проза жизни. С двери, за которой осталась Настя, упала табличка со щекастыми младенцами. Табличка растаяла в воздухе, а дверь затянулась обоями.
– Еще одна наша, – мило улыбнулся кучерявый, потушив пожар в своем зловещем глазу. По коридору разносились дичайшие крики людей, визги животных, стоял стон, слышались шлепки, звуки мотора, там разливали что-то по стаканам, здесь играли на фортепиано. «Эх, муки человеческие, – задорно присвистнул волосатый коротышка. – Какие вы странные и до-чертиков милые!» Он резво подпрыгнул и побежал к фигурам, которые одновременно вышли из разных дверей.
Глава 2. Сэт и его друзья
– Привет, Сэт, – отозвалась одна из фигур, что была толще второй. – Чего это ты с добром наружу ходишь? – продолжил он, кивнув на вывалившийся из штанов хвост.
– Лысые котики! А я думаю, чего это новенькая так мне между ног глядит. Решил, что испорченная самочка попалась. Даже пожалел, что номерок двери записать не успел.
– Знаешь, Сэт, думать о только разродившейся женщине как об объекте для утех – грешно, – изрек толстенький, подняв указательный палец вверх. – За это ты можешь попасть в Ад, где Черный Владыка накажет тебя.
Кучерявый слегка приоткрыл
– Вот это ты отжег, Рик! Я думал, что ты в юморе не сечешь.
– Знаешь, голое философствование, не прикрытое забавными рюшами, выглядит пошло и ощущается безвкусным. Как твоя подопечная? Прошла тест?
– Ха, прошла она. Наши куколки даже идеальную мамочку выведут, – весело закричал Сэт, мотая от удовольствия хвостом. – Представляешь, решила им спины снести. Что за люди? А у тебя как с бабулей?
– Хорошо. Переродилась она. Сказала, что лупцевать тугие юношеские ягодицы – мечта каждой престарелой леди. Что готова этим заниматься всю жизнь.
– Вот умеют же люди жить в свое удовольствие! А не бегут рожать все поголовно. Что их заставляет это делать?
– Жажда, – улыбнулся толстый Рик.
– Жажда к чему? Быть порванными внутри и снаружи? Им хочется не принадлежать себе и прислуживать мелким существам, которые ничем не лучше наших куколок, а может еще и гораздо хуже? Какая жажда?
– Думаю, что обычная. Рожают, чтобы напиться в старости.
– Точно, – вяло усмехнулся Сэт.
Рик, Сэт замолчали и посмотрели на Жуля. Тот трясся, как под напряжением, что делал последние сто три года. Жуль с ужасом взирал на Рика, как будто задавая глазами вопрос: «Что с тобой творится сегодня, дружище?». Возможно, Жуль боялся, что Владыка не намерен терпеть двоих шутников. Что может произойти что-то жуткое.
На самом деле он не видел в шутках ничего плохого. Просто не отошел от свежей порции шока, поэтому юмор воспринимал особенно болезненно.
– Расскажи нам о своих делах, – обратился Рик к дрожащему напарнику с длинными волосами.
Тот дернулся от неожиданного вопроса. Ему меньше всего хотелось говорить о том, что он видел пять минут назад. Жуль стал наматывать волосы на пальцы, не обращая внимания на усердность действий. На руках оставались оторванные пряди. Глаза Рика расширились, он хотел толкнуть Сэта в волосатый бок, чтобы привлечь его внимание к Жулю, но не успел.
– Да что ему там рассказывать? – скривился Сэт. – Выбрал для себя беспроигрышный вариант – забитую пианистку. Что с такой может случиться?
Сэт бросил взгляд на дверь, из которой недавно вышел Жуль. Но ее, конечно, не было. При возрождении двери тоже исчезали. Единственное, что отличало пустоватые участки – это то, что, если человек перерождался, серый пол под исчезнувшей дверью оставался идеально ровным. Когда же прибывший проваливал тест, табличка с его «смыслом» жизни отрывалась и с грохотом падала вниз. Чем больше люди страдали от неправильно сделанного выбора за жизнь, тем отчетливее проступал след на мраморе. Рассечение расступалось, показывая кровоточащие края. Внутри углубления виднелась темень. Каменистый пол затягивался с прибытием нового поселенца, готовясь снова разойтись в любой миг.