Luftwaffe-льники
Шрифт:
Яровой расстегнул галифе. Передвинул висящий на ремне штык-нож с живота за спину. Встал на широкий подоконник (казарму строили пленные немцы, подоконники были шириной почти целый метр) и произнес в темноту уральской ночи сакраментальную фразу:
– Лучше нет красоты, чем пос*ать с высоты!
На пороге звездного неба дневальный излил содержимое организма прямо на голову затаившегося под окном Пиночета.
Полковник Серов вздрогнул. На него обильным потоком лился «незапланированный метеосводкой дождь». Инстинктивно втянув голову в плечи, комбат злобно прошипел:
– Ну
Пиночет задрал голову и то, что он увидел, его несказанно озадачило. В недрах «идеальной бесстрастной ЭВМ» проскочила искра нестыковки. Пиночет увидел над головой идеально звездное небо.
– Хм?! Если я вижу небо и звезды, значит туч и облаков нет! А если нет облаков и туч, значит, не может быть и дождя!
Логика комбата была, как всегда, на высоте. Пиночет вытер капли, стекающие по лицу. Поднес влажные пальцы к носу и понюхал. Не буду на 100% утверждать но, зная его дотошность, смею предположить, что полковник попробовал жидкость на вкус.
Пораженный результатами орального экспресс-анализа, Серов резко отодвинулся от стены, развернулся лицом к окну и поднял голову. Его взгляд, сияющий адским огнем, встретился с глазами курсанта Ярового.
Дневальный с блаженной улыбкой облегчившегося человека стоял в проеме окна на втором этаже. Он самозабвенно вытряхивал последние капельки, перед тем как зачехлить в галифе главную конечность мужского организма. И в этот сладостный момент лицо дневального обожгли два лазерных луча из глаз взбешенного Пиночета.
Вся недолгая и бестолковая жизнь короткометражным фильмом пронеслась перед глазами несчастного Андрея Ярового. Особенно яркой была именно та ее часть, которой уже не суждено будет сбыться. Никогда! Ибо заполучить столь могущественного и злопамятного врага, как Пиночет, дорогого стоит.
Загипнотизированный всепрожигающим взглядом Пиночета, курсант Яровой так и замер на подоконнике, не «зачехлив галифе». Прямо, как кролик перед голодным удавом в ожидании гастрономической участи.
Первой реакцией Пиночета было страстное желание ворваться в казарму и образцово-показательно «изна*ловать» особь осмелившуюся, пусть даже нечаянно, нас*ать на полковничью голову.
Комбат сделал шаг и потянул руку к входной двери. Но «персональная мозговая ЭВМ» максимально быстро смоделировала гипотетическую ситуацию: 4 рота, изначально скованная воинской дисциплиной, будет кататься в истеричном припадке неудержимого хохота. Сержанты с курсантами станут хаотично биться головами об идеально отполированный пол и безутешно рыдать до икоты и кишечных колик, узнав истинную причину происходящей экзекуции.
Руководить этим быдлом он, конечно же, сможет. Закусит удила и только держись! Пороть и драть! Драть и пороть! Нет проблем. Чередуй для разнообразия два давно проверенных способа воспитания! Методичным и скрупулезным, ежедневным и планомерным компостированием мозгов жестоко пресекай все наглые улыбочки и смеху*чички… Но все же репутация будет безнадежно подмочена. Независимо от затраченных усилий, позорная информация уже утром – на завтраке в курсантской столовой облетит многкратно училище и обрастет такими пикантными подробностями, что хоть стреляйся. Даже поголовный выпуск всех до единого свидетелей его позора из училища, положения в целом не спасет. Будет новый набор. Придут
Полковник вернулся на место и, задрав голову, посмотрел в открытое окно. Дневальный Яровой так и стоял в открытом проеме, находясь в полном ступоре.
Придав врожденному командно-строевому голосу максимальное количество нежных ноток и ласкового тембра, Пиночет шепотом позвал.
– Курсант Яровой.
Медленно приходя в сознание, дневальный ответил чисто на автопилоте.
– Я.
Полковник Серов медленно поднес указательный палец к губам, призывая к тотальному молчанию о данном происшествии. Яровой энергично закивал головой в знак согласия. Комбат многообещающе улыбнулся и сделал резкое движение открытой ладонью поперек горла, показывая неизбежные перспективы нескромности на язык для фигуранта их тайного договора. Андрей интенсивно замотал головой в знак отрицания.
Пиночет кивнул головой. И молча, неслышно, почти на цыпочках двинулся домой. А курсант Яровой так и продолжил стоять на подоконнике, глядя в след удаляющемуся комбату. Не веря глазам и пытаясь осознать происходящее, дневальный медленно приходил в себя, очень надеясь, что это – кошмарный сон. Сейчас он услышит команду старшины: «Рота, подъем!», раскроет глаза и проснется…
В это время, тяжело дыша и громко сопя, из-за угла казармы выполз изможденный Витя Копыто. Увидев спину удаляющегося комбата, самоходчик получил нежданный прилив энергии и пулей влетел в расположение роты. Первый, кого он увидел, был Андрей Яровой, стоящий на подоконнике в проеме раскрытого настежь окна с уже посиневшим мужским достоинством, крепко зажатым в руках.
– Андрюха, меня не спалили?
– Нет.
– Пиночет заходил?
– Нет.
– Дежурный по училищу расход сверял?
– Нет.
Успокоенный, Витя прыгнул в койку и мгновенно захрапел. До утреннего подъема оставалось около 4-х часов. Забивать голову мыслями и задавать лишние вопросы Витя не имел привычки. Его сознание отключилось в момент прикосновения белобрысой головы к подушке. Копыто погрузился в нирвану. Во сне Витя сладко улыбался, самовольная отлучка прошла насыщенно. Он был счастлив, жизнь удалась.
Яровой слез с подоконника и наконец разжал онемевшие от перенапряжения руки. С трудом застегнув ширинку, снял пилотку и вытер ей вспотевший лоб.
Глядя на проходящего мимо сонного курсанта Симонова, бредущего на автопилоте в ближайший туалет, Андрей тихо произнес.
– Слышь, Санька?! А Бог то нашего дурачка Витю любит. Точно, любит, причем, сильно.
Автоматически продолжая движение по зову природы, я утвердительно промычал.