Луис Мариано, или Глоток свободы
Шрифт:
А потом Лолу отправили в пансион, и в доме не осталось никого, кто мог подсказывать нам всякие сумасшедшие выходки и гоняться за нами по саду.
Мы писали друг дружке раз в неделю. Она была моей любимой старшей сестричкой. Я считала ее своим идеалом, посылала ей свои рисунки и посвящала стихи. Приезжая домой на выходные, она спрашивала меня, хорошо ли Венсан вел себя в ее отсутствие. «Конечно нет, — отвечала я, — конечно нет!» И подробно докладывала обо всех гадостях, которые он подстроил мне за прошедшую неделю. Она тут же, к великой моей радости, тащила его в ванную, чтобы выпороть.
И чем громче вопил мой братец, тем больше я ликовала.
А потом в один прекрасный день мне вздумалось порадовать себя дополнительно, увидев воочию, как он страдает. О ужас! — я это увидела. Лола лупила хлыстом по пуфику, а Венсан скулил
Что в конечном счете обернулось к лучшему. Теперь мы с ней стояли вровень.
Ну а сегодня Лола моя лучшая подруга. Как в истории с Монтенем и Ла Боэси, ну вы помните… Потому что она — это она, а я — это я. Просто невероятно, что эта молодая тридцатидвухлетняя женщина приходится мне старшей сестрой. В общем, нам повезло в том смысле, что не пришлось друг друга искать.
Ее душе любезны «Опыты» с их высокими постулатами, согласно коим «негоже людям противиться установленному порядку вещей, в ином же случае они достойны кары», а философствовать означает учиться смерти. А мне ближе «Рассуждение о добровольном рабстве» [25] с его описанием жестоких притеснений народа и обличением тиранов, которые считаются великими лишь потому, что народ поставлен на колени. Ей любезна истина, мне ближе судебные решения. Но обе мы ощущаем себя половинками единого целого и знаем, что одна без другой не многого стоит.
25
«Опыты» французского писателя-гуманиста Мишеля Монтеня (1533–1592) — свод всевозможных размышлений по вопросам философии, истории, морали, религии и др. «Рассуждение о добровольном рабстве» французского поэта и публициста Этьена Ла Боэси (1530–1563) — трактат, в котором автор выступает против тирании абсолютной монархии, отстаивая право человека на свободу.
А ведь мы с ней такие разные… Она боится собственной тени — я на свою плюхаюсь не глядя. Она переписывает от руки сонеты — я скачиваю на свой комп свежие хиты. Она обожает живопись — я предпочитаю фотографию. Она никогда не рассказывает, что у нее на сердце, — я выкладываю все что думаю. Она не выносит конфликтов — я стремлюсь прояснить ситуацию сразу и до конца. Ей нравится быть слегка под хмельком — я предпочитаю напиваться в дым. Она не любит тусовки — я не люблю сидеть дома. Она не умеет развлекаться допоздна — я не способна ложиться спать вовремя. Она терпеть не может играть — я терпеть не могу проигрывать. Она готова помогать всем и каждому — я добра лишь до известных пределов. Она никогда не выходит из себя — я взрываюсь по любому поводу.
Она утверждает, что мир принадлежит тем, кто рано встает, — я умоляю ее говорить потише и дать мне выспаться. Она романтик — я прагматик. Она вышла замуж — я до сих пор порхаю по жизни беззаботной стрекозой. Она не способна спать с мужчиной без любви — я не могу спать с мужчиной без презерватива. Она… Она нуждается во мне, а я — я нуждаюсь в ней.
Она никогда не судит меня. Принимает такой, какая я есть. С моим серым лицом и мрачными мыслями. Или с моим румянцем и розовыми надеждами. Лола знает, как безумно иногда хочется — ну просто вынь да положь! — купить плащ с капюшоном или туфли на шпильках. Ей понятно удовольствие взять и на раз спустить все, что лежит на кредитной карточке, а потом клясть себя на чем свет стоит, оставшись без гроша. Лола меня балует. Когда я захожу в примерочную, она придерживает занавеску и всегда говорит: ой, какая ты красивая… нет-нет, и вовсе оно тебя не толстит! При каждой нашей встрече она спрашивает, в кого я влюблена, и слегка морщится, когда я начинаю рассказывать о своих любовниках.
Если мы долго не виделись, она ведет меня в большой ресторан, к «Бофенже» или к «Бальзару», чтобы полюбоваться на «красавчиков». При этом я разглядываю «красавчиков» за соседними столиками, а она — официантов. Ее буквально зачаровывают эти верзилы в приталенных жилетах. Она пристально следит за ними, придумывает им биографии в духе Соте [26] и подробно разбирает их
26
Клод Соте (1924–2000) — французский режиссер и сценарист, снимавший фильмы о жизни и психологии «простых людей».
— Бывай, Бернар!
— Бывай, Мими. До завтра, что ль?
— Размечтался, придурок! Не моя смена!
Лола опускает глаза и нервно комкает салфетку. Прощайте, телята, коровы и свиньи, Поль, Франсуа и все другие… [27]
Потом мы на какое-то время потеряли друг дружку из виду. Ее пансион, ее учеба, список ее свадебных подарков, отпуска, проведенные в доме у свекров, званые ужины…
Родственная привязанность осталась, а вот непринужденность куда-то исчезла. Лола перешла в другой лагерь. Вернее, в другую команду. Нет, она не стала играть против нас — она просто вступила в лигу, которая была нам неинтересна. Что-то вроде дурацкого крикета с кучей невозможных правил, где нужно бегать за какой-то штуковиной, которую ты никогда не видишь и которая вдобавок больно бьет тебя по ногам… За кожаной штуковиной с пробковой сердцевиной (не обижайся, Лоло! Этой метафорой все сказано, но я не нарочно, так уж получилось!).
27
«Прощайте, телята, коровы и свиньи!» — цитата из басни Жана де Лафонтена (1621–1695) «Перетта и молочный горшок», в которой молочница Перетта, мечтавшая купить телят, коров и свиней на деньги от продажи молока, разбивает горшок и разливает молоко. Поль и Франсуа — персонажи фильма К. Соте (см. выше) «Венсан, Поль, Франсуа и другие» (1975).
А мы, «малышня», пока что еще пребывали на ранней стадии развития. Вот зеленая лужайка — ур-р-а-а-а, вперед! Прыжки и гримасы. Вот мальчики постарше в белых рубашках поло — хуг, хуг, смерть бледнолицым! И пинки в задницу. В общем, картина ясна… Мы еще не созрели для чинных прогулок вокруг фонтана Нептуна в Версале…
Так оно все и шло. Мы перебрасывались короткими «приветами» на расстоянии. Она избрала меня крестной своего первого ребенка, я избрала ее поверенной своего первого любовного фиаско (и сколько же слез я пролила, стоя у купели!), но в промежутках между всеми этими знаковыми событиями ничего важного не случалось. Дни рождения, семейные обеды, парочка сигарет, выкуренных тайком, чтоб не увидел дражайший муж (объелся груш), обмен понимающими взглядами или ее щека, приникшая к моему плечу, когда мы вместе рассматривали старые фотографии… Такова была жизнь… По крайней мере ее жизнь.
Что ж, уважаю.
А потом она к нам вернулась. С опаленной душой, с безумными глазами поджигательницы, принесшей назад одолженный коробок спичек. С твердым намерением развестись, что для всех явилось полнейшей неожиданностью. Нужно признать, она долго скрывала свою игру, эта упрямица. Все вокруг считали ее счастливой. Мне кажется, ею даже восхищались: надо же, так быстро и так просто устроить свою жизнь! «Молодчина Лола!» — признавали мы, без горечи и без зависти. Она по-прежнему предлагала лучшие игры в охотников за сокровищами!
А потом вдруг — бац! — изменения в программе!
Она ворвалась ко мне не позвонив, что было ей совершенно несвойственно, в тот поздний час, когда люди принимают ванну и слушают вечерние новости. Она плакала и просила прощения. Ведь она искренне верила, что ее окружение — единственное оправдание ее жизни на этой земле, а остальное, все остальное — то, что зрело у нее в голове, всякие затаенные мысли и мелкие душевные горести, — не имеет большого значения. Главное — быть веселой и нести свой крест, скрывая усталость. А когда это становится не под силу, можно спасаться уединением, рисованием, прогулками, наконец, — все более и более долгими, — или радоваться колясочке с младенцем, детским книжкам, домашнему хозяйству — вот уж где совсем уютно.