Лук и Красные Холмы
Шрифт:
– Трид... Гм, гм... Тридцать пять где-то, Лев Алексеевич! Идем, идем, а стрелка на месте торчит, ни туда и не сюда.
– Что ты там сипишь издалека, громче говори!
– Я говорю: норма, Лев Алексеевич! За тридцать пять ни разу не поднималась!
– Это хорошо, это значит, что правильно действуем, по плану! Видишь вон те саксаулы?
– Что это именно саксаулы - не вижу, далеко. Может они березы.
– Говори громче! Курс на них. Там передохнем с полчасика, там тень от камней.
Да, саксаулы среди громадных камней-валунов. Сам саксаул практически прозрачен для зноя и солнечных лучей, но валуны спасают. Надо только поаккуратнее: местная живность, довольно часто ядовитая, тоже
– Голова бо-бо?
– Есть немножко, Лев Алексеевич.
– Лук не чувствует злорадства в вопросе, поэтому отвечает правдиво, без гонора.
– На таблеточку. Это аспирин, он у меня всегда с собой, на всякий провсякий. Во-первых, сосуды чуть расширятся, боль уймется, а во-вторых вода из тебя начнет не только через почки уходить, а вместе с потом. Потеть при жаре - первое дело! Держи!
Луку хреново, ему бы из козюренковской фляжки вдоволь напиться, свою не трогая, но - пожалуй, что и впрямь надо аспиринчиком закинуться, те же северные американцы из Северной Америки на все случаи нездоровой жизни аспирин жуют.
– Спасибо, Лев Алексеевич! Я смотрю - усы у вас отросли будь здоров! Без малого как у Буденного Семен Михалыча!
Лук думал тонко подольститься к начальству, заговорив об усах, а Козюренок наоборот, даже поперхнулся очередным глотком.
– Правда!? Екарный бабай! Я думал, рано еще! Как вернемся на базу - сразу надо будет подобрать чуток, покороче с боков сделать!.. Ты уже знаешь про усы и Буденного, рассказывал тебе кто-нибудь?
– Нет, а что?..
Почему-то Лук до этого дня и впрямь не слышал довольно широко распространенную байку насчет Буденного, но Козюренок уверяет, что сам был свидетелем очередного "боя быков"! И, похоже, что не врет, во всяком случае, сам верит в свой рассказ, это очевидно.
Смысл повествования в том, что в двадцатые годы, уже после окончания гражданской войны, конница Буденного огнем и мечом прошлась по узбекским провинциям и вообще по всему тогдашнему Туркестану, подавляя басмаческие мятежи в Хорезме, Бухаре, Самарканде. По личному указанию самого Семена Михайловича, имевшего большой практический опыт борьбы с белоказаками, Красная армия действовала предельно жестко, вырезая чуть ли не поголовно все мужское взрослое население восставших кишлаков.
– Зашли в кишлак, созвали всех мужиков на площадь, ну, или там, на открытое место: штаны снять! По лицу-то как их отличить - кто мирный дехканин, а кто басмач? Те, которые басмачи - себя можахедами называли. Кто отказался портки снимать - расстрел на месте! У кого задница красная-потертая от недавнего похода в седле - опять же в расход, шашкой или пулей! С той поры во всех кишлаках осталась память о Буденном и коннице его. Стоит лишь показать местным бабаям, что ты вроде как пышные усы расправляешь и подкручиваешь, особенно если ты сам безусый, как те бабаи начинают орать, плеваться и проклинать. Помню, где-то неподалеку от Бухары, на сельском базаре, в году пятьдесят пятом, примерно - я еще был зелен и молод!
– главный наш, Петренко Алексей Александрович уж я не помню, с какого куражу, показал вот так (Козюренок провернул кулаками у себя под носом) усы местному населению - так мы в тот раз едва ноги унесли! Сам он урожденный местный, кстати говоря, туркестанский! Ох, давно это было! А ныне он лауреат Ленинской премии, очень большой начальник! Как-то увиделись в Ташкенте - соизволил меня узнать, поручкались.
Лук мгновенно поверил в этот рассказ, и сам ни разу не попытался потом испытать на местных
– Все, дальше двинулись, нам еще много надо успеть! У нас всего три дня.
Может быть, таблетка аспирина помогла, или это молодой организм сумел справиться с алкогольным отравлением достаточно быстро, но после получасового привала и двух небольших глотков воды Лук приободрился, цвета, звуки и запахи этого мира стали доходить до него гораздо более внятно. К вечеру, к самому концу долгой вылазки первого дня, он уже совсем оправился и даже почувствовал голод. На стоянке все чисто: за время их отсутствия - ни команчей, ни койотов, ни даже беглых каторжников. Козюренок, по своей укоренившейся привычке Гарпагона, тотчас проверил запасы воды и провизии. Все присутствует в должном количестве. Можно отдыхать и ужинать.
Толик высадил их в излюбленной для Козюренка близости к заброшенной кошаре. От овец там и запаха уже не осталось, но Козюренок тверд в однажды обретенных предпочтениях: кошара - это надежно. Где кошара - там нет места всяким ядовитым тварям... во всяком случае, вероятность их появления снижена в разы, что немаловажно.
– Эх, нам бы еще ручеек, или колодец какой...
– Так у нас полно воды, Лев Алексеевич!? Два бидона почти по горлышко оба! Восемьдесят литров за три дня нам не выпить и на лицо не выплескать!
Козюренок в ответ только многозначительно качал головой: мало ли что... Запас должен быть.
Запас, запас... А сам, небось, за Луком каждый лишний глоток считает! И выплеск во время умывания! Перестраховщик хренов!
Умывались они отдельно: каждому на процедуру ковш воды, утром один и вечером один. Без рукомойника это делать неудобно, а лить друг другу на руки и на шею - оба молча не захотели, своими силами обошлись. И набирать в рот воды, по местному обычаю, чтобы оттуда выливать на обе руки вместо рукомойника - тоже оба почему-то не пожелали.
Костерчик они развели маленький, только чтобы чай вскипятить да консервы подогреть, предварительно смешав их в глубокой сковородке: две банки чистой говяжьей тушенки плюс две банки гречневой "армейский паек", тоже, кстати, содержащей скромную долю говядины.
Получилось много, весьма сытно и очень вкусно, по мнению Лука!
Поднялись рано, почти с рассветом. Но не потому, что Лук с Козюренком горели рвением трудиться до упаду - нет, вовсе нет: Луку вообще работа по барабану, а Козюренок любил соблюдать четко выстроенный график труда и терпеть не мог штурмовщину с авралами. Как раз по этому поводу у него с Козыревым то и дело возникали короткие перепалки, потому что у Козырева не получалось ровно: то "давай-давай-давай!", то "успеем еще". Но оба трудяги, этого у них не отнять. С рассветом "геологи-пустынники" встают из-за жары, чтобы успеть сделать как можно больше по относительной прохладе, а уже потом, опять же без спешки, выбрать подходящую тень и спокойно, в сонной полудреме, переждать самые тяжелые часы полуденного зноя.