Лукреция Борджиа. Три свадьбы, одна любовь
Шрифт:
– Ах! Площадь полна людей! Боже! Ну-ка, все по местам! Я скажу, когда вам выдвигаться. Лукреция, иди на балкон, но стой так, чтобы тебя пока не видели.
Комната опустела. Девушки поспешили занять места и освободить проход для Лукреции. И ее маленького пажа, который даже не шелохнулся.
Адриана повернулась к ребенку.
– Ты что, не слышала? Иди к остальным!
Девочка посмотрела на Лукрецию, но не двинулась с места.
– Она хочет сказать, чтобы ты пока отпустила шлейф, – сказала ей Лукреция.
Девочка задумчиво закусила нижнюю губу, сделала реверанс и медленно опустила реку шелка на пол, да так
Адриану охватило смутное чувство, что она проиграла поединок. Тряхнув головой, она тут же переключила внимание на племянницу.
– Все в порядке, тетя, – кивнула та. – Я могу идти сама. Я готова.
Приближался самый яркий момент предстоящего семичасового торжества. Лукреция проснулась еще до рассвета, не дождавшись звона колокола, и лежала в кровати, вознося молитвы и прося поддержки в этот важнейший день ее жизни – ведь она впервые увидит своего мужа! Возле кровати под «Подражанием Христу» и часословом лежал маленький замусоленный томик рыцарских историй, которые взрослые сочли подходящими для девушки ее возраста и положения. В них чистокровные принцессы, обманутые и преданные своими злыми братьями или королями, незаконно взошедшими на престол, боролись за трон и истинную любовь. Пока она не питала иллюзий относительно собственного будущего, но голова у нее немного кружилась, и она не могла побороть легкую дрожь при мысли, что сегодня всеобщее внимание сосредоточено именно на ней.
За окнами спальни занимался новый день, и он обещал быть отличным. В начале лета в Риме царит прекрасная погода, небо голубое, а солнце ласковое. Ах, должно быть, именно в такой день Артур женился на своей Гвиневре. А ведь они были счастливы, хоть и недолго.
Лукреция повернулась к тете.
– Как я выгляжу?
Адриана приоткрыла было рот, вновь сомкнула губы, а затем из глаз ее брызнули слезы. Она тоже читала сентиментальные истории. А может, у нее были свои причины расстраиваться из-за политических браков.
– Что ж, все равно уже поздно что-то менять, – сказала Лукреция, сжимая тетину руку. Жемчуг на ее одеждах сверкал в лучах солнца. – Ах, это платье такое тяжелое!
– Подожди, вот приедет твой брат, и ты поймешь, что твое одеяние легче перышка, – ответила Адриана. – Он нацепил на себя половину ювелирной лавки.
Лукреция улыбнулась неожиданной шутке, обняла тетушку, а затем вышла на балкон. Хотя она старалась не показываться людям, кое-кто из толпы все же заметил ее, раздались приветственные крики. С празднования коронации папы прошел почти год. Торжественные свадебные церемонии – обычное дело в других итальянских городах, а теперь вот и в Риме есть собственная королевская семья. Любимая дочь папы выходит замуж! Все предвкушали горы фруктов, реки бесплатного вина и безудержное веселье.
Музыка приближалась. Звук барабанов отдавался эхом у нее в животе. «Это происходит со мной. Сейчас. Здесь, – думала она. – Мне почти четырнадцать лет, и я вот-вот познакомлюсь с мужчиной, который станет мне мужем. Милостивый Боже, сделай так, чтобы я понравилась ему. Пусть он полюбит меня. И я полюблю его с твоей помощью!».
Лукреция старалась запомнить это чувство, заморозить, запасти впрок, сохранить на будущее и потом возвращаться к нему, что бы ей ни выпало дальше.
Происходящее внизу напоминало скорее карнавальное шествие, чем торжественную процессию: разодетые в пух и прах дворяне, рыцари, пажи и музыканты в сопровождении шутов и клоунов крутили колеса повозок, болтали и подшучивали над прохожими; кто-то в наряде священника предлагал всем свое благословение. А где-то в этой толпе ехал жених.
Когда первые барабанщики и знаменосцы появились на небольшой площади напротив дворца, Лукреция подалась вперед к перилам балкона, и головы всех присутствующих взметнулись вверх. Большинство увидело ее впервые: хрупкую девушку, наряженную в шелк и жемчуга, длинные волосы убраны под сеточку, украшенную драгоценными камнями. Она покорила их с первого взгляда. Говорят, папа обожает ее. Теперь понятно почему. Отныне она стала всеобщим достоянием. Новым цветком в саду. Весной, обещающей хороший урожай. Нежным поцелуем. Предметом вожделения. Римляне изголодались по возвышенным чувствам. Боже, храни семью, которая дарит им такой потрясающий театр.
На площади появилась главная группа всадников. Затем все расступились, оставив лишь одного.
Он медленно направил коня к балкону и притормозил прямо под ним. Мужчина на коне, женщина на балконе. Позади нее появилось множество девушек. Он снял шляпу и склонился в глубоком поклоне, бедрами крепко сжимая седло. Уздечка зазвенела, и конь тихо заржал.
В ответ Лукреция опустилась в глубоком реверансе, на миг исчезнув из поля зрения жениха и толпы. Еще миг – и мужчина вернул шляпу на место, дернул поводья, его конь присоединился к остальным, и процессия двинулась дальше в открытые двери Ватиканского дворца, чтобы воздать почести отцу невесты.
Толпа гудела в знак одобрения разыгранного ритуала.
Лукреция вернулась в комнату. Тетя стояла на прежнем месте, ее глаза все так же блестели.
– Солнце ослепило меня, – дернула плечами Лукреция. Сердце у нее по-прежнему колотилось от волнения. – Я увидела только золотые украшения на его груди.
Все сочли это невероятно забавным.
Глава 11
В последующие дни свадебных торжеств единственным человеком, который старательно не проявлял энтузиазма, был неутомимый церемониймейстер.
Иоганн Буркард руководил действом с такой тщательностью, как если бы ему пришлось организовывать второе пришествие. Для подобных событий не существовало общепризнанных правил – ведь папе не полагается иметь дочерей, но Буркард умудрился действовать по неписаному протоколу. Список гостей поражал размерами. В него попали представители могущественных римских семей, церкви и власти, а также кое-кто из иностранных высоких гостей, и всех и каждого следовало надлежащим образом разместить и обеспечить всем необходимым соответственно их положению в обществе.
Новые апартаменты папы едва успели подготовить. Пинтуриккьо и его подмастерья были под громкие стоны художника изгнаны, недоделки закрыли богатыми гобеленами. Позолоченный папский трон осторожно перенесли в главный зал, а вместо него поставили более скромное кресло, чтобы папа мог свободно совмещать роль главы христианского мира и заботливого отца. Поскольку религиозные фрески еще не успели украсить стены, больше всего притягивал взгляд герб семьи Борджиа: вздымающееся пламя, двойная корона Арагона и бык, могучий и воинственный.