Лукреция Борджиа. Три свадьбы, одна любовь
Шрифт:
– И одновременно с этим меня исключат из семьи Борджиа на посмешище всему Риму!
– Ты по-прежнему останешься моим сыном. Все и так знают об этом. Это просто церковная формальность. А следом мы выпустим еще одну буллу, в которой будет разъяснено твое подлинное происхождение.
– Но она не будет опубликована. Никто ее не прочтет.
– Конечно. Чтобы первая булла сработала, вторая должна оставаться в тайне. Чезаре, я за последние месяцы устал от капризов и дурного настроения твоего брата. Мне нужно… нет, просто необходимо, чтобы ты стал более сговорчивым.
Чезаре опустил глаза и уставился в пол. Он стоял неподвижно, будто статуя,
– Хорошо, – сказал он наконец, подняв глаза. – Ты прав. Другого пути нет. – Он взял со стола список имен. – Тебя просто порвут. Ведь совершенно ясно, что булла – всего лишь попытка протащить в коллегию своих людей.
– Несомненно. Думаешь, никто так не делал раньше? Да каждый папа так поступал! Только до нас ни один из них не был испанцем. И я добился избрания не самым простым путем. За каждым именем в этом списке стоит ряд заслуг.
– Алессандро Фарнезе?..
– …прекрасный священнослужитель.
– Знаешь, как его называют за глаза?
– Знаю. Кардинал в юбке. Но те, кто зовет его так, глупцы. Фарнезе не марионетка, в отличие от Джулии… его сестры.
– А пятнадцатилетний Ипполито д’Эсте из Феррары?
Александр поднял руки, будто сдаваясь. «Что я могу с этим поделать?» – говорил его жест. Иногда приходится довольствоваться тем, что есть.
– Ты уверен, что все получится, отец?
В отличие от своих детей, то и дело бросающихся в драку на кулаках, Александр предпочитал политические схватки на самом высоком уровне.
Во время подготовки к первому собранию коллегии кардиналов поступило просто неприлично огромное количество писем с извинениями. У некоторых причины отсутствия были вполне правдоподобными – к примеру, молодого кардинала Медичи вызвали во Флоренцию, где положение его брата в качестве герцога становилось все более и более шатким, – но множество других просто сослались на летнее недомогание, и создавалось впечатление, что Бог в этом году решил наслать болезни исключительно на кардиналов. «Плохое самочувствие», однако, не помешало кардиналу делла Ровере отпустить кучу колкостей по поводу коррупции перед тем, как завалиться в постель.
Александр, напротив, был здоров как бык. И кипел от ярости. В те несколько недель, что разделяли собрания коллегии, он ясно дал понять каждому священнослужителю и дипломату, имевшему несчастье оказаться рядом: в составленный им список входят исключительно те, кто готов отдать жизнь за процветание и благополучие церкви. «Это реформаторы. Святые мужи. Великие богословы со всей Европы. И они получат одобрение – все до одного – или, клянусь Богом, к Рождеству я составлю другой список, и он будет длиннее этого. Нас окружают враги. Не только в Италии, но и за ее пределами. Если мы не объединимся, то не сможем дать им отпор. Я папа, и пока я занимаю этот трон, мое слово должно быть услышано».
Когда коллегия снова собралась, в зале оказалось заметно больше кардиналов, чем в прошлый раз: двадцать один человек. Атмосфера сильно накалилась, когда начался подсчет голосов: одиннадцать «за» и десять «против». Не та безоговорочная победа, которую желал одержать Александр, и все же этого было достаточно. Теперь в коллегию входило еще тринадцать кардиналов, и он получил над ней полный контроль. А молодой кардинал Валенсии отныне станет его глазами, ушами и языком.
В тот вечер они с Чезаре ужинали вместе в новых папских апартаментах. Александр возносил благодарность Богу за удачный исход дела. Бокалы поднимали за недавние свершения: замужество дочери за Миланом и помолвка сына с Неаполем, хороший зачин в отношениях с Испанией благодаря женитьбе на девушке королевских кровей и, наконец, открывающееся перед сидящим рядом с ним девятнадцатилетним кардиналом блестящее будущее в лоне церкви.
Позже, склонив колени на мягкую обивку скамеечки рядом с кроватью, чтобы поблагодарить святую Деву Марию, Александр поймал себя на том, что с лица его не сходит улыбка. Ах, будь проклят грех гордыни! Временами ему трудно просить прощения у Всевышнего. Но она, в чьей любви он не сомневался даже в самые тяжелые времена, уж точно поймет его и простит.
Как и все выдающиеся политики, Александр всегда держал ухо востро, ожидая подвоха с любой стороны, даже если дела шли хорошо. В последний день второго голосования в коллегии кардиналов Рим был полон слухов, а зарубежные дипломаты вовсю суетились. Делла Ровере, который не пришел голосовать по причине недомогания, тем не менее несколько раз принял у себя французского посла.
Все знали, о чем они разговаривали, в том числе и Александр. Делла Ровере, которому благоволил Неаполь в той же мере, в какой Милан благоволил папе, подумывал переметнуться на другую сторону. Силы оппозиции менялись, делая союзниками бывших врагов, а старых друзей – врагами. С уст людей стали все чаще слетать слова «иностранная интервенция».
Александр был готов к любому повороту событий.
И ему не пришлось долго ждать.
Часть вторая
Может, я и не итальянец, но я люблю Италию и никогда не отдам ее в чужие руки.
Глава 13
В великолепном замке над средиземноморской гаванью в Неаполе король Ферранте выбрал для ухода в мир иной самый холодный день года.
Ему уже давно нездоровилось. Живот округлился вовсе не из-за еды, и опухоль так сильно давила на кишечник, что он тратил неприлично много времени в попытках его опорожнить. Чем меньше у него получалось что-то из себя выдавить, тем больше крови из него сочилось. Доктора хором убеждали короля в том, что скоро все пройдет, надо только исправно принимать их снадобья. Когда всю нижнюю часть его тела стали пронзать дикие боли, они пришли в смятение, о чем-то спорили и начали говорить уклончиво. Если бы у Ферранте еще оставались силы, он вздернул бы их за предательство – оно ему мерещилось везде, даже в малейшей ошибке, – но нынче он был слишком занят, вглядываясь в лицо смерти.
Такое случалось с ним и раньше. Еще молодым он едва выжил после ножевого удара, нанесенного подосланным убийцей, и сохранил свой трон, несмотря на беспорядки и мятежи. Он был суровым правителем и часто рисковал жизнью. Те, кто осмеливался восстать против него, умирали страшной смертью, а верные ему люди постоянно подвергались подозрениям и становились жертвами жестоких капризов. Его правление было грубым, а сам он пользовался дурной славой, невольно поощряя окружающих следовать своему примеру. Те, кто взялся бы писать историю, могли смело сказать, что династия Арагонов, испанцев по происхождению, не смогла противиться моральному упадку Италии и заслужила все, к чему в итоге пришла.