Луна и кузнечики
Шрифт:
Сколько тревог и забот мы, неугомонные мальчишки, часто причиняем своим близким!.. Я и не подумал, что мое исчезновение принесет тете столько волнений. Правда, я оставил записку, но записка эта, по тетиным словам, еще больше запутала все дело. Тетя потеряла аппетит, с сердцем стало плохо. И подумайте только — во всем этом виноват я, сорванец и бродяга, который никогда не может спокойно усидеть на
— Не бойся! — сказал он. — Вдвоем как-нибудь отобьемся от Симаса.
Вилюс курит одну сигарету за другой, доставая их из огромного портсигара с резной крышкой. Вчера, когда опять зашла речь о драке на озере, он, невесело улыбнувшись, сказал:
— Метил он мне прямо в сердце, только вот портсигар этот испортил ему всю музыку…
Штурман стал нервным, раздражительным и почти не отвечал на бесконечные расспросы любопытных. Он уже подумывал о скором возвращении на корабль.
Тетя все время пила валерьяновые капли, охала, вздыхала и украдкой утирала глаза краешком косынки.
А Джюгасу мать все простила, только взяла с него честное пионерское, что он больше не будет выкидывать подобные штуки.
Через несколько дней из деревни вернулся Симас.
Загорелый, веселый, он притащил с собой рюкзак, туго набитый мешочками с землей. Разведка оказалась удачной: бригада геологов отыскала пласты ценного сырья.
Симас меня не отлупил, вопреки расчетам тети, но велел зарубить на носу, что втихомолку удирать из гостеприимного дома — это более чем позорно! Однако, выслушав рассказ Вилюса, он не на шутку испугался, но потом высказал мнение, что из меня, может быть, в конце концов вырастет порядочный человек…
Симас непременно хочет съездить к морю.
Море от Пабержяй совсем недалеко, поэтому лучше всего поехать на грузовой машине.
У нас с Джюгасом настроение мрачнеет, когда мы вспоминаем, что «Христофор Колумб» остался на озере. А что мы скажем мельнику? Ведь угрей-то мы ему не привезли…
И мы снова идем на мельницу. Джюгас говорит, что не следует чересчур унывать — может, заведующий будет в хорошем настроении и не вспомнит про лодку.
На мельничном дворе стоят подводы. Лошади жуют сено. Стучат, гудят жернова. Пахнет мукой.
Заведующего на мельнице нет. Мы застаем его на огороде. Засучив рукава, он возится с помидорами.
Мы несмело здороваемся.
— Здравствуйте, — отвечает заведующий, не поднимая своей лысины. — По какому делу? Насчет помола?
Мы переглядываемся. Насчет какого помола? Что он выдумывает?
Наконец мельник понимает свою ошибку.
— А! Это вы, путешественники… Поглядите, какие у меня помидорчики. Во всем городе первые вызрели. Красавцы! А?
Мы с Джюгасом расхваливаем помидоры как только умеем. Мельнику это нравится, и он улыбается, как полная луна.
«Может, позабыл про лодку?» —
— Стало быть, угрей принесли. Ах, до чего хороши угри с помидорами!..
Мы молчим.
Мельник долго смотрит на нас. Оба мы стоим, опустив голову, не смея поднять глаза на его красное и, должно быть, сердитое лицо. Он уже знает, что есть угрей с помидорами ему не придется.
— Обещать только умеете! — бормочет под нос заведующий. — А лодка такая ценная была… Ну, чего вы здесь торчите? Скройтесь с глаз! И больше не пытайтесь обманывать человека с мягким сердцем. Не дам никакой лодки!
Мы поспешно исчезаем с огорода. Вздыхаем с облегчением. Хорошо, что все кончилось благополучно.
Джюгас смеется. Смеюсь и я. Вот нагнал на нас страху этот толстяк!..
Вдруг позади слышим крикливый голос:
— Эй, вы!..
Оборачиваемся. Это Дилба.
— Я слышал… — Он почтительно поглядывает на нас.
— Да, ты слышал… — перебивает его Джюгас. — Ты не думай, что мы сами все сочинили…
— Я и не думаю… Вот я бы показал ему!
Джюгас усмехнулся над последними словами Дилбы:
— Не хвастайся! Видел я вчера, как ты от Мельниковой свиньи улепетывал.
— Вранье это! — вспыхнул Дилба. — Не от нее удирал, а просто так… Слушай, — обратился он ко мне, — хочешь, я тебе трубку подарю? Недавно сам сделал. Набьешь в нее кленовых листьев да так затянешься… Очень здорово получается. А?
Сегодня мы уезжаем. Мне грустно. Может, потому, что приходится расставаться с Джюгасом. А ведь крепко, очень крепко мы с ним сдружились!
Я надеваю на плечи рюкзак и в последний раз гляжу на тетин домик. Тетя сует мне бутерброды и велит непременно приезжать на будущее лето.
Мы выходим за город на развилку дорог. Вилюс говорит, что там нетрудно встретить грузовик, который подвезет нас до Клайпеды.
Но вот едут моряки. Вилюс становится посередине дороги и, подняв руку, кричит:
— Полундра!
Заскрипев тормозами, грузовик останавливается. Возьмут ли они нас?
— Какой может быть тут разговор? — отвечает морячок-шофер со сдвинутой на затылок бескозыркой и велит нам залезать в кузов.
В зубах у шофера дымится трубка.
— На флоте служил? — подмигивая, спрашивает он Вилюса.
— Штурман! — словно обидевшись, отрезает Вилюс. — Людей надо уметь сразу распознавать.
— Полундра! — присвистывает шофер, захлопывая дверцу кабины.
Грузовик делает бросок вперед.
— Приезжай в Вильнюс, Джюгас! — кричу я своему другу.
— Приеду! — сквозь шум мотора доносится звонкий голос Джюгаса.
Они стоят рядом: большой, высокий Вилюс и маленький Джюгас.
Бежит, торопится вдаль наш грузовик. Поют матросы. Прощай, мой товарищ Джюгас!
Я все еще вижу их: Вилюс поднимает на руках Джюгаса, и Джюгас машет мне флотской фуражкой Вилюса. На ней — якорь и звезда.