Луна как жерло пушки. Роман и повести
Шрифт:
Волох не успел даже заметить, не упала ли она, — парень в наглухо застегнутом плаще поднялся с места и, несмотря на то что автобус начал набирать скорость, стремительно выпрыгнул вслед за ней. Девушка смутным силуэтом темнела в предрассветном полумраке и, похоже, металась из стороны в сторону, не зная, какое направление выбрать, — словно не убегала от преследователя, а играла в мяч. Неужели слабые отпрыски аристократов способны на такие решительные повороты? В мгновенье ока выпрыгнуть на ходу из автобуса и что есть духу бежать по глубокому снегу в изящных, на высоком каблуке, туфельках!
Хотя
Кажется, преследователь не только гонится за нею, но и что-то кричит вслед, по-видимому требуя, чтоб остановилась.
Автобус проходил вдоль территории кирпичного завода и теперь резко сбавил скорость, осторожно петляя по дороге, вплотную к которой подступали ямы из-под глины и многочисленные насыпи, бугры, груды камней. А вон и печи, где раньше выжигали кирпич, погасшие, заброшенные и разрушенные. На каждом шагу валялись камни, груды разбитого кирпича — и здесь, и повсюду в городе. Бесполезные, никому не нужные в войну, они мешали и прохожим и машинам — попадали под ноги, крошились под колесами.
Этот тип, наверно, в конце концов догонит девушку. Но кто он такой? Кто ж еще, если не шпик… Станет ли у несчастной ума завести его подальше от явки, от дома, в котором они собирались вечером? Если слишком долго заманиваешь ищейку, в итоге можешь оказаться в том самом месте, от которого хочешь ее отвести!
Он снова прислонил лоб к стеклу, хотя ничего больше не видел, — дорога уже не петляла, смутные силуэты девушки и преследователя еще раз промелькнули на мгновение за последним поворотом и окончательно пропали. Показалось только, будто расстояние между жертвой и преследователем немного сократилось, однако сказать твердо он этого не мог.
Волох терялся в догадках, хотя и понимал: произошло что-то невероятное, необъяснимое! Как жаль, что они так скоро пропали из виду, слились с чисто заметенными снегом пустырями пригорода.
Как ему следовало поступить? Выйти из автобуса и каким-то чудом опередить шпика, добраться до дальней, глухой улочки и, если кто-либо из делегатов не успел покинуть дом, предупредить оставшихся? Но в этом случае куда больше шансов навести на след, нежели помочь товарищам, а если так, то нетрудно представить, к каким последствиям приведет его появление в опасном районе.
В машине по-прежнему было спокойно. Влюбленные давно сошли, запоздавший гуляка не без чьей-то помощи уселся на сиденье и, по-видимому, дремал — теперь его можно было не принимать в расчет. Когда ж Волох оглянулся на мужчину в плаще, того самого, с напряженно застывшей, глубоко засунутой в правый карман рукой, то встретил такой жесткий — в упор — взгляд, что у него поползли по спине мурашки. Он понял: вставать с места нельзя, ни в коем случае.
Взгляд человека, тяжелый, жесткий, наводил на мысль о том, что перед Волохом — необычная, непростая личность. Ничего более сказать о нем он не мог, но вместе с тем отлично понимал, что во время войны, тем более в условиях жестокой фашистской оккупации из каждых трех человек у двоих лежит на душе какая-то тайна… Однако все это было только смутной догадкой, хотя вместе с тем у него возникло почему-то ощущение, что человек может каким-то образом повлиять на его, Волоха,
Подозрения не покинули Волоха даже тогда, когда он вышел из автобуса. Несколько остановок — до конечной — он был в машине один, затем долго еще шел пешком, пока не очутился наконец в своей хмурой, сырой келье.
Он бросился на дощатый помост, служивший ему кроватью, сразу же уснул, однако так же быстро проснулся: слишком уж будоражила мысль о том, что необходимо срочно разведать, как обстоят дела в конспиративном доме, где проходил или, точнее, должен был проходить инструктаж. Но как можно было это сделать? Если случилось что-то недоброе, теперь уже ничего не предпринять, разве что утопишь и себя, ответственного. Но самое существенное заключалось в том, что он, собственно, даже не знал точного адреса дома, так как привел его туда один из связных.
"Еще слава богу, что не приехал из Кишинева Зигу Зуграву… На этот раз он так же почуял бы опасность, как тогда, когда схватили сразу троих? Или же теперь с ним случилось бы непоправимое?"
В Зуграву каждый сразу же видит бойца, в то время как он, Волох, постоянно должен убеждать людей, агитировать, разъяснять. Но это тем труднее, что он, как на грех, робок, застенчив по натуре. Чувствует себя неловко, стеснительно и перед кем — перед своими же. рабочими людьми… Трудно было поверить в такое!
На этот раз он, пожалуй впервые за последнее время, не поставил перед собой вопроса: а его, Волоха, считают истинным борцом? Верят в то, что он свой, надежный человек? Не так-то просто было самому определить это. С застенчивостью и стеснительностью нужно будет бороться в другие времена, не сейчас… И только в одном он твердо уверен: кто, кто, а Илие Кику ему доверяет.
Не отправиться ли все-таки к нему? Расспросить, чем кончилось вчерашнее? Хотя бы убедиться, что остался цел и невредим.
Но нет, слишком большой риск показываться в пекарне без предупреждения. Если девушка не избавилась от хвоста — во что трудно было поверить, — то к этому часу уже могла раскрыть явки и связи. И все же только Илие мог сообщить, удачно ли разошлись по домам люди и, что самое главное, не навела ли "лицеистка" на истинный след полицию. В конце концов, ближе других ее знает тот же Кику, именно он, и никто другой, в какой-то день показал девушку Волоху — правда, издали… А чем кончилась стычка с "добровольцем"? Так или иначе, но все эти вопросы следует обсудить, и лучше всего, наверно, было бы назначить встречу с Кику где-нибудь в нейтральном, безопасном месте. Только после тщательных расспросов, уяснив дело до мельчайших подробностей, можно идти на встречу с Илоной.
Внезапно он ощутил приступ необъяснимого страха, весь словно бы обмяк, бессильно опустил голову на подушку, даже зажмурился.
Она велела приходить только по нечетным дням! По нечетным!.. Первого, третьего, пятого… Во вторник, в четверг, в субботу… Вторник — это, значит, завтра. Завтра нечетное число. Но почему, спрашивается, только по нечетным? Почему не по тем и не по другим? Только по нечетным… Это означало одно: ему не доверяют.
Но если утеряно доверие, утерян смысл жизни.