Луна как жерло пушки. Роман и повести
Шрифт:
— Ничего, дотащу и сам, ты знай свое дело… "Браво" нужно говорить Василе, это он собрал штучку по всем правилам…
— Браво, Василе, — рассеянно, без всякого энтузиазма проговорил пекарь. — До чего же я дошел, если с такой злостью вспомнил о Сыргие, даже вздумал жалеть… сомневаться, жив или уже на том свете, — со вздохом стал бормотать он.
Пекарь вышел немного вперед. Они безмолвно шли ночными улицами, держась, как и прежде, в тени заборов и деревьев. Настороженно прислушивались, стараясь не пропустить подозрительного шороха, голоса или стука шагов… Миновав несколько глухих улиц, оказались на пересечении
— Здесь остановимся, — сказал Илие. — Значит, Василе, предлагаешь сначала провести операцию номер два? А твое мнение, Агаке?
— Полностью присоединяюсь. — Ион обрадовался возможности ненадолго снять с плеч груз.
— Как ты думаешь, эту… штучку нельзя где-нибудь спрятать? Тут же, поблизости? — спросил бригадир. — Она совсем скоро понадобится.
— Почему это нельзя? — ответил Антонюк, в мгновение ока подхватывая на спину тяжелый мешок и пропадая во тьме вместе с Агаке, торопливо побежавшим за ним…
Вернулись они довольно скоро.
— Все в порядке, — тяжело дыша, сказал Василе. — Можно идти дальше.
— Надеюсь, ты знаешь, к кому направляемся? — спросил Илие.
— Думаю, что знаю, — ответил Василе. — Дан Фурникэ? Если говоришь о нем, то могу провести более ближним путем.
— Давай! — поддержал его Кику. — И вообще ты пойдешь вперед — разбудишь, поднимешь на ноги. Было бы не очень приятно застать его в постели. Смотри только, чтоб не вздумал хитрить, не преподнес какой-нибудь пилюли.
— Пусть попробует! — проговорил, удаляясь, Василе.
— Теперь пойдем и мы, Агаке. — Он словно бы предлагал товарищу не дорогу разделить с ним в ночной мгле, а… надежду.
Подыскивая слово похвалы, которого неизменно заслуживал Ион, Кику глянул на своего спутника и внезапно отчетливо понял: что бы ни сделал Агаке, он никогда даже не думает о благодарности или признательности.
Ночной воздух, казалось, вместо того чтоб становиться прохладнее, все более накалялся. Но если это только кажется — все из-за того же, из-за того, что рядом идет Агаке? Как бы там ни было, пекари хорошо знают, какою бывает ночная мгла, — работают по ночам.
— Что ты молчишь, Ион?
— Что тут скажешь…
Ион Агаке был потомственным пекарем, и пекарня заменяла ему дом — тут было все его хозяйство, добро, имущество: зимой ходил без тулупа, летом — без рубашки. В пекарне — тепло, всегда вдоволь хлеба. Чтоб убить время и хоть ненадолго выбросить из головы заботы, пекари частенько пропускали по стаканчику. Некоторые заводили любовниц, связывались с легкомысленными женщинами, даже с настоящими проститутками. Порой возникали скандалы и драки, после которых рабочих таскали по судам и полицейским участкам. Во все это неизменно вмешивали Агаке, он давал свидетельские показания, порой по самым пустяковым делам, какой-нибудь мелкой краже или неуплаченному залогу в трактире…
Трактиры! Дома терпимости! Эти заведения заменяли пекарям дом, стол и постель, хотя и нисколько не были на них похожи… Семья, крыша над головой не очень привлекали их, и почти все они до старости оставались бездомными скитальцами. Конечно, этому более всего способствовали условия работы: печь не должна остывать, тесто — перебегать за край корыта. Не только во время войны, но и в мирные дни работа велась одной бригадой, а это значило: день и ночь,
Илие Кику с самого начала понравился и всей бригаде, и плутоньеру — шефу военной пекарни. С шефом Илие вообще повезло: Цугуле раньше был офицером интендантской службы, однако за постоянное пьянство его понизили в чине и перевели на эту, не слишком-то пышную должность. Конечно, пить плутоньер не бросил, и, выдвинув Илие в бригадиры, он, по сути, передоверил тому все дела в пекарне, оставаясь шефом только для видимости.
По совету Волоха бригадир с самого начала провел определенные "профилактические" меры с тем, чтобы заменить слишком ревностного служаку, непомерного болтуна или просто неисправимого "люмпена". На их места он поставил искусных пекарей, способных не только хорошо печь хлеб, но и заниматься некоторыми другими делами…
Многого сумел достичь Илие благодаря тому, что стал бригадиром. Единственным человеком, сумевшим противостоять "профилактическим" и прочим мерам Кику, оказался Ион Агаке. Возможно, более всего потому, что в глубине души он по-прежнему оставался крестьянином до мозга костей. Он был родом с юга Бессарабии — эти места часто страдали от засухи, и Агаке, как никто другой, знал цену куску хлеба. Хлеб был для него святыней. Он мог даже с пола поднять крошку и положить ее в рот… Мог до крови подраться с любым мастером, если тот позволял себе разлечься на досках, предназначенных для укладки хлеба. Стоило только Иону заметить, что кто-то подходит к корыту, не помыв рук, — такого никогда больше не подпускали к тесту, чтоб не поганил хлеба, "благословения господня".
Все это не ушло от внимания Кику, он приблизил к себе Иона и вскоре стал поручать самые опасные и ответственные задания, и, хотя тот исполнял обязанности пекаря, сторожа и кладовщика, справлялся и с подпольными поручениями, не требуя взамен даже слова благодарности.
— Кажется, подходим к дому. — обратился к Агаке бригадир. — Старайся держаться поближе к двери, Ион. Следи за тем, что делается во дворе. Как бы не отмочил какой-нибудь штучки…
Дан сидел на кровати, прибранной и застеленной. Он был в том же, что и всегда, костюме, скромном, но заботливо вычищенном и отглаженном, даже в галстуке. Ночных гостей парень встретил с явным беспокойством. Но и Кику, увидев его, стал чернее тучи, даже не поздоровался с хозяином.
— Не утруждай себя, — предупредил он намерение Дана подняться на ноги. Он проговорил эти слова таким тоном, что тот сразу же послушно опустился на место. — Слова "товарищ" ты от меня не дождешься, напротив, знай: мы пришли судить тебя за предательство. Предъявим счет за каждое слово… Что можешь сказать в оправдание? Учти: лишним временем не располагаем.
Антонюк, сидевший до этого на стуле у двери, теперь поднялся, в свою очередь переместился и Агаке, занявший место, которое до него занимал Василе.