Луна над Лионеей
Шрифт:
– Зато у меня есть причина. Очень веская причина отправить этого урода в ад.
– Причина – это хорошо, но…
– Но его здесь нет. Он не торопится на встречу со мной.
«Если он вообще помнит о твоем существовании», – подумала Настя.
– Думаешь, он явится только в самом конце? – продолжал, между тем, рассуждать Гарджели. – Когда эти зомби прорвутся во дворец и станут разносить его на куски?
Настя пожала плечами:
– Я не знаю, как обычно поступают в таких случаях безумные волшебники, решившие уничтожить все живое на земле. И вообще-то я надеюсь,
– Мои люди ничего не смогут сделать против толпы в несколько тысяч человек, даже если расстреляют все патроны…
– Я позвонила Лайману, и тот обещал помощь от военных.
– Пока этой помощи не видно и не слышно.
– И еще у Леонарда все-таки должны когда-нибудь кончиться силы. Он не может бесконечно дергать за такое множество ниток: и стравливать расы по всему миру, и гнать зомби сюда, и… И еще что-то делать. Он же не господь бог. Хотя он-то как раз и думает, что… К черту, – Настя махнула рукой. – Спасибо, Давид, испортил утро. Я думала, что когда проснусь, все будет как-то посветлее, получше… Ничего подобного.
Давид просто улыбнулся, подразумевая что-нибудь вроде «Не стоит благодарностей, всегда рад испортить настроение хорошему человеку, который, к тому же, спит в одежде…»
И все же было нечто в его лице, мелькнувшее на пару секунд выражение, странная гримаса, которая задержалась у Насти в памяти. Только задержалась ненадолго, ибо в памяти этой столько уже было проедено дыр, что в них проваливались целые месяцы и целые люди, чего уж говорить о какой-то там несуразной гримасе на лице Давида Гарджели…
Гримаса, которая могла быть прочитана как усталость, но не физическая, а эмоциональная. Долгое ожидание не давало Давиду покоя, ело его изнутри, и ожидание это длилось уже больше года, и, наверное, в какой-то момент он просто устал ждать…
– Ничего подобного, – расстроенно повторила Настя, поправила пояс с амуницией и вышла из комнаты, мало беспокоясь о выражении лица Давида Гарджели.
Тем более что напряжение, сковавшее лицо Давида, могло быть вызвано разными причинами. К примеру, болями в желудке. Или же принятием некоего важного решения, избежать которого бедный молодой человек пытался уже долгое время. Несколько часов. Но потом все же не смог противостоять самому себе, точнее, той части себя, которая беспрестанно набирала силу с тех пор, как Михаил Гарджели бы найден мертвым в снегу у ворот собственного дома.
С тех пор, как Давид понял, что это действительно значит – быть Гарджели.
7
Королевские покои теперь представляли собой странное зрелище, впрочем, как и весь королевский дворец, где нижние этажи превратились в поспешно созданную из подручного материала полосу препятствий, а верхние – в нечто среднее между казармой и приютом беженцев. К счастью, места с избытком хватало на всех, так что неподобающие дворцу запахи и звуки были рассеяны по достаточно большой площади. Но даже теперь личным апартаментам Утера полагалось оставаться оплотом порядка в самом важном смысле этого
На самом же деле в апартаментах Утера все выглядело совсем не так. Особенно Насте не понравился ручной пулемет, который стоял в углу.
– Подарок Гарджели, – пояснил Утер, меланхолично разглядывая этикетку на пустой винной бутылке. – У его парней слишком много оружия. Они решили со мной поделиться.
– Отлично, – Настя опасливо покосилась на большую черную штуку, замершую до поры до времени в углу. В комнате, полной старых портретов и еще более старых доспехов, пулемет смотрелся не как подарок Гарджели, а как инопланетный артефакт. – И кто из вас двоих собирается из него стрелять?
Смайли и Утер обменялись взглядами типа «вот видишь, об этом я тебе и говорил».
– Я имею в виду, – поправилась Настя. – Что вы, ваше величество, еще не совсем оправились от ран…
– То есть ты не имела в виду, что раз пулемет больше меня в два раза, то я… – как бы сдерживая из последних сил обиду, проговорил Смайли.
– Нет, Роберт, я совсем не собиралась сравнивать ваши размеры. А что это ты делаешь?
Смайли посмотрел на нее красными от недосыпа глазами, вздохнул и прижал к лицу круглую жестянку из-под растворимого кофе.
– Он пытается держаться, Анастасия, – пояснил Утер. – Как и все мы.
– Мне кажется, это не самый лучший способ…
– Придумаешь лучше – заходи, – просто сказал король. – Ты где была ночью?
– Спала. В основном.
– Спала? – Утер вытащил откуда-то еще одну бутылку, изучающее посмотрел на нее и поставил на стол перед собой, между книгами и пистолетом. – Надо же, у тебя нервы крепче, чем у меня.
– Дело не в нервах. Я просто устала.
«И я надеялась, что утро вечера мудренее. Зря».
– Я тоже устал от всего от этого, – пробормотал король, – но уснуть мне не дали. Вот он, – Утер ткнул в плечо Смайли. – Всю ночь приносил новости, и ни одна из этих новостей не была хорошей.
Оказалось, что на время Настиного сна мир не перестал вращаться. Запущенная Леонардом череда безумств, убийств и преступных глупостей продолжалась повсюду в реальном мире, а затем и на всех телевизионных каналах. Вокруг замка тоже было неспокойно. Людей становилось все больше, задние напирали на передних, некоторые не выдерживали и падали, чтобы тут же быть затоптанными. Кто-то из охранников предложил перестрелять несчастных, чтобы сократить их страдания, но ему не без оснований заметили, что патронов для этой гуманной миссии не хватит.
А касательно страданий… Пролежав несколько часов в наручниках, королевский секретарь взорвался изнутри, забрызгав зеленой, гнилостно пахнущей субстанцией своих охранников, стены, пол, потолок и пейзаж второй половины XIX века.
– Как Покровский, – напомнила Настя.
– Как бомба, – возразил Утер. – Будем надеяться, что эта штука не передается через кожу, иначе те двое охранников тоже превратятся в зомби.
– Но Покровский прожил с этой штукой несколько месяцев. Правда, в подвале.