Лунная радуга. Чердак Вселенной. Акванавты
Шрифт:
“Это тебе только кажется. Бьешь копытом о землю, забыв, что уже не рысак. Тоскуешь… А ведь, по сути дела, само Внеземелье перечеркнуло твою служебную визу на выход Б Пространство. Чего же ты мечешься там, у себя на Памире, как метался некогда между “Меркьюри рейнджере” и “Утренней звездой”? Не потому ли, что, получив нокаут от Внеземелья, ты еще не нашел в себе мужества это признать?”
“А вот мое мужество, Дэвид, лично тебя ни с какой стороны не касается”.
“Правильно. Потому и не спрашиваю тебя, отчего это ты так поспешно удрал из Дальнего Внеземелья. И вовсе не любопытствую, много ли экранов ты перебил. Хотя бы, скажем, только на “Голубой пантере”.
“Чего ты от меня хочешь?!”
“Не волнуйся, мой милый, в твоем возрасте вредно. В нашем возрасте было бы лучше, конечно, беседовать о погоде. Однако, насколько я понял, во–первых, в тебе эта тема не вызывает ответного энтузиазма. А во–вторых… Ты так темпераментно призывал к откровенности, что рассчитывать на апатию собеседника тебе уже не приходится. Чем больший камень бросаешь в болото, тем меньше шансов уберечься от брызг”.
“Мораль? Не бросай камень в болото, если там сидит Нортон?”
“Кто–то минуту назад меня информировал, что Нортон в болоте не одинок. А знаешь… мне начинает нравиться эта странная “дальняя связь”. Похоже на то, как если бы нас посадили друг перед другом на стулья, не забыв привязать одинаково прочными ремнями желтого цвета. Хочешь не хочешь — надо беседовать…”
“А… входишь во вкус. Насчет ремней это ты верно заметил. Пока нас ремни держат в узде, можно плевать друг другу в лицо без риска, что собеседник поднимется и уйдет, хлопнув дверью?”
“Ищешь ссоры?”
“Нет. Просто хочу, чтобы ты наконец изложил мне свою точку зрения. Глупо ссориться, сидя в одном болоте”.
“Это, пожалуй, самое умное из того, что я от тебя сегодня услышал”.
“Да? А что от тебя сегодня услышал я? Томный призыв к сохранению своего причудливого статус–кво? Давайте, дескать, ребята, втянем конечности в панцирь, и дело с концом… Я уже не говорю о том, что это вообще никакое не решение нашей проблемы, но панцирь… покажи–ка мне его! У тебя у самого есть этот панцирь? Или ты, унаследовав вязкую англосаксонскую традиционность, инстинктивно считаешь панцирем собственный дом?!”
“Ну а в тебе, я вижу, бурлит неугомонная пылкость Востока. Панцирь — это прежде всего наше самообладание. Пора бы тебе отличать свойства десантника… бывшего, правда… от свойства черепахи”.
“А тебе зону СК, будущую, правда, от безмятежного существования глубокоуважаемого ветерана”.
“Стоит ли так… прямолинейно, Тимур?.. Какая, собственно, надобность им изолировать нас?”
“Найдут. Если мы сами откажемся от обсуждения этой надобности”.
“А, вот как! Ну, давай покопайся в нашем болоте, поищи аргументы для причин изоляции. Начинай”.
“Безопасность общества — высший закон”.
“Этот твой аргумент основан на доводе, который сам еще требует доказательства. Ты опасен для общества?”
“Я?.. Что за чепуха! Нисколько”.
“И я не опасен. Я опасен для состояния нервной системы своей жены, но не для общества в целом. А это другое дело. Жена — самостоятельный человек и может в любой момент свободно уйти… Я не думаю, что у Лорэ и Йонге в этом смысле все обстоит по–иному”.
“Но так думаем только мы — четыре жалкие единицы всего земного сообщества…”
“К счастью, не только мы. Нам выданы бессрочные пропуска на планету Земля и копии актов обязательного медосмотра для бывших работников Внеземелья. В сумме, Тим, это серьезный юридический документ. И чтобы упрятать нас в зону СК, обществу потребуется ни много ни мало — кардинально пересмотреть соответствующие законы Мировой Конституции. Это непросто…”
“Но возможно”.
“А на каком основании? Мы ведь не заразные, как “резиновые паралитики”, и не чокнутые, как “синие люди”. За десять лет мы никого не заразили и никому не причинили ни малейшего вреда. Напротив, были полезны для общества. Десять лет, по–моему, волне достаточный срок гарантии. Хотя бы просто для того, чтобы нас оставили в покое”.
“А по–моему, Дэв, ты упускаешь из виду одно принципиально важное обстоятельство. Мировая Конституция как регулятор общественных правоотношений существует исключительно для людей. О нелюдях там не сказано ни единого слова. Как быть?”
“На этот вопрос я отвечу не раньше, чем будет доказано, что я действительно нелюдь”.
“Ну а… если?.. За доказательствами далеко ходить не придется. Наши биоэнергетические параметры временами чудовищно отличаются от тех же параметров нормальных людей. Разве этого не достаточно для юридической аттестации понятия “нелюдь”? И чего в таком случае стоит вся твоя казуистика?”
“А твоя?.. “Чудовищно” — сильное, конечно, слово, но это еще не критерий. Грамотная аттестация понятия — дело сложное, тонкое и трудоемкое”.
“Что ж, применят критерии посолиднее”.
“Но их пока нет. И вопреки твоему убеждению, Тим, за ними придется ходить далеко. А главное — долго”.
“Я думаю, дождемся… Мы очень медленно стареем, Дэв. Внешне мы выглядим почти точно так, как десять лет назад. Никто не верит, что мне сорок шесть… Люди уже начинают обращать на это внимание”.
“А мне каково? Жена на три года моложе меня, а выглядит старше. Кое–кто уже начинает себе позволять неуместные шутки по этому поводу”.
“Долгожители… Будь оно проклято! И если бы не мальчишки, которых у меня две сотни… Устал я, Дэв. Странно как–то устал. Хотелось бы знать, сколько мне там отпущено… щедрой рукой Внеземелья”.
“Может быть, много, Тим. А может быть, и с воробьиный нос… Так что не суетись. В отличие от нормальных людей мы ничего не ведаем ни о будущей жизни своей, ни о будущем своем конце. Вот это, видимо, серьезный критерий для аттестации понятия “нелюдь”… Вполне может случиться, что завтра мы протянем ноги из–за какой–нибудь ерунды. Скажем, во время магнитной бури. Или от слишком холодной воды…”