Лунное сердце
Шрифт:
– Видишь, сколько горя ты принес, Гидеон? – мрачно спросил Хозяин Леса. – Для тебя это была всего лишь игра, но она порвала пряжу их жизней. Сколько пострадавших! Сколько погибших! А ведь ты мог не допустить этого. Стоило тебе только вмешаться.
– А почему не вмешался ты?
Хозяин Леса обратил лицо к старцу:
– Не пытайся втягивать меня в свои странные затеи. Знал бы я, какой ценой достанется им смерть Мал-ек-и, я убил бы его сам! Меня не радует чужое горе, будь это мои дети или чьи-то чужие.
– А меня, ты полагаешь, радует их скорбь? Ты полагаешь, все это
– Ты мог предупредить их.
– Не мог! Ты сам видел, что сделалось с Сарой, когда она узнала правду. Она согласна была скорей умереть, чем признать это родство. И сейчас она еще балансирует между жизнью и дарящей забвение смертью. Неужели ты считаешь, она выдержала бы встречу с Мал-ек-ой, знай она, что они одной крови?
– А может быть, это знание влило бы в нее силы, – предположил Хозяин Леса.
– Нет! Она бы их растеряла!
– А твой внук знал о родстве?
– Если б знал, то никогда не отпустил бы ее одну, – сказал Гидеон.
Хозяин Леса вздохнул:
– Не нравишься ты мне, Гидеон! Все простое ты превращаешь в запутанную паутину. Правду прикрываешь загадками. Думаю, пора тебе оставить мои владения. И никогда сюда не возвращаться.
– Ты все еще не понимаешь меня.
– Понимаю, – сказал Хозяин Леса. – Слишком хорошо понимаю. Запомни, что я тебе скажу: знание придает силы. Силы приходят с пониманием правды. Если ты лишаешь своих детей правды и знаний, ты лишаешь их права взрослеть, становиться зрелыми. Я восхищаюсь этой твоей Сарой – не зная правды, которой ты ее лишил, она все-таки боролась, все-таки не сдавалась. И я преклоняюсь перед ее дядей, который пожертвовал своей жизнью, чтобы погубить Мал-ек-у. Но ты – ты, Гидеон, не вызываешь у меня одобрения. Я понимаю, чего ты опасался. Понимаю, почему ты поступил именно так. Но, по-моему, ты не сумел правильно оценить эту девушку, ты недооценил их всех! Если б они знали, с чем придется бороться, они бы лучше подготовились к этой борьбе! И тогда не погибло бы столько людей! Ведь и моих детей много умерло, Гидеон!
– И все же я стою на своем, – проговорил старец. – Знай они правду, эта правда сразила бы их еще до начала битвы.
– Ты глуп! Только узнав правду, они смогли победить! Еще раз прошу тебя: покинь мои владения.
– Твои? По-твоему, кто-то еще помнит о тебе в Дальнем Мире? Да в лесах, некогда принадлежавших тебе, моих людей обитает не меньше, чем твоих. Не меньше, а то и больше!
– Ты забываешься, Гидеон, – нахмурился Хозяин Леса. – Ты мне не ровня. Я из тех, кто правит такими, как ты, я не из твоего рода. В третий и последний раз говорю тебе: уходи!
– Уйду. Моя работа здесь окончена.
– Да, – вздохнул Хозяин Леса, – а моя только начинается.
Он остался один под деревьями, сокрушаясь, что некогда разрешил Талиесину ступить на свою землю. Бард, конечно, ни
Он еще раз взглянул на Байкера и Сару. Крупная фигура Байкера почти заслоняла маленькую Сару от его взгляда, но оба они казались придавленными горем.
– Сестра моя, приди на помощь, – воззвал Хозяин Леса голосом, подобным голосу ветра. – Один из них – воин, другая – дитя твоего сердца, но в твоей целительной силе нуждаются оба.
Листья деревьев в саду долго оставались неподвижными. И вдруг, словно дальний рокот грома, тихо забили барабаны, и в их бое Хозяин Леса различил голос сестры:
– Я иду, брат!
Первым их увидел Байкер – к ним приближалась высокая женщина, державшая за руку ребенка. Движения женщины были исполнены мягкой грации, волосы у нее были белые, как лунный свет, гладкая молодая кожа отливала медью; под белым платьем из шкуры оленихи угадывалась стройная фигура. У ребенка было широкое лицо, на лбу – рожки, темно-каштановые волосы заплетены в растаманские косички. Он приплясывал на ходу, глаза у него блестели, а лицо расплывалось в улыбке.
Только что в саду никого не было, и вдруг возникли они. Байкер сидел лицом как раз в их сторону и мог поклясться, что они взялись неизвестно откуда.
– Подними глаза, – шепнул он Саре. – К нам гости.
Сара посмотрела на пришедших. Сначала она увидела женщину и сразу почувствовала, как у нее в душе зазвенела мелодия Лунного сердца. Тут же она услышала тихий бой барабанов и поняла, что он звучит уже некоторое время, только она его не замечала. А потом Сара перевела глаза на спутника женщины.
– Пэк… Пэквуджи! – тихо ахнула она.
Ей страстно хотелось, чтобы малыш и вправду оказался Пэквуджи, однако она прекрасно понимала, что этого не может быть. Но человечек улыбался все шире, он высвободил руку из руки женщины, покатился колесом и упал в объятия Сары.
– Хей! – шепнул он ей на ухо, когда она крепко прижала его к себе.
– Ох, Пэквуджи!
Они уселись рядом на скамейке, и Байкер увидел, что Сара то смеется, то начинает плакать. Он перевел взгляд на женщину, которая остановилась неподалеку и улыбалась ему.
– Это тебя, верно, Ур-вен-та называет Байкер Оседлавший Гром? – спросила она.
– Да, меня и вправду зовут Байкер.
– А ты – Сара-Куничка, подружившаяся с бардом Рыжеволосым?
Сара робко улыбнулась и кивнула:
– А вы кто?
– Некоторые зовут меня Кетк Сквай. А для большинства я – Бабушка Жаба.
Байкер собрался возразить, что она ничуть не похожа ни на бабушку, ни на жабу, но решил оставить свои соображения при себе. Бабушка Жаба улыбнулась, будто прочла его мысли, но ничего не сказала. Она опустилась на траву и стала внимательно рассматривать Сару и Байкера – каждого по очереди. Они долго сидели молча, и никому не хотелось прерывать молчание.