Лунный парк
Шрифт:
– Может, он и Брету поможет книжку писать, – съязвила Джейн, не отрываясь от записей, которые они с Мартой просматривали.
– Детка, мой роман разыгрывается здесь и сейчас, даже верится с трудом, – пробубнил я, пролистывая спортивный раздел «Ю-Эс-Эй тудэй».
– Но Терби грустный, – надула губки Сара.
– Почему? Мне казалось, у него все в порядке, – сказал я с деланым равнодушием. – Он что, встал не с той ноги?
– Он говорит, что ты его не любишь, – сказала Сара, изгибаясь на стуле. – Говорит, ты никогда с ним не играешь.
– Врет он все. Я постоянно с ним играю.
– Брет, – рявкнула Джейн, – хватит!
– Мама, а что, папа простудился? – спросила Сара.
– Кисуля, у папы помутнение, – сказала Джейн, ставя перед ней миску с овсянкой и малиной.
– А у мамы взбеленение, – пробурчал я.
Джейн то ли не расслышала, то ли предпочла пропустить эту реплику мимо ушей.
– Если вы не поторопитесь, мы все опоздаем.
Тут я на время ушел в прострацию, позабыв об окружающем, пока не услышал, как Джейн сказала:
– Спроси у папы.
Когда я вырвался из тумана, Робби с тревогой смотрел на меня.
– Да ладно, – промямлил он.
– Нет уж, давай спрашивай, – настаивал я.
На лице его изобразилось такое волнение, что я пожалел, что сам не знаю вопроса, только б ему не пришлось его задавать.
Трепеща всем телом, он спросил:
– Можно купить ди-ви-ди «Матрицы»?
Я быстро обдумал ответ. В ожидании он обхватил себя руками.
– Но у нас есть этот фильм на видео, – медленно сказал я, как будто отвечая на загадку.
– Да, но на ди-ви-ди есть всякие дополнения и…
– Чего? Киану…
– Брет, – громко сказала Джейн, прервав обсуждение балетных занятий Сары, и, повернувшись к Робби, вдруг спросила: – Почему ты надел эту футболку?
– А чем футболка-то не угодила? – вмешался я, пытаясь спасти себя.
– В школе нам запретили наряжаться в костюмы, помнишь? – мрачно пробурчал Робби. – Помнишь? – повторил он уже с обвинением в голосе.
Речь шла об электронном письме, разосланном родителям относительно Хэллоуина. Несмотря на запланированные на дневное время празднества, администрация предупреждала, что приходить в костюмах нежелательно, и советовала нарядиться «собой». Сначала в школе одобрили «подходящие» костюмы, при этом активно отговаривали приходить в неподходящих (ничего «жестокого» или «страшного», никакого оружия), что вызвало у детей весьма предсказуемое возмущение, несмотря на все таблетки, которыми их пичкали, после чего костюмы просто запретили (измученные родители молили о компромиссе – «номинально пугающие?», – но им было отказано). Это ужасно расстроило Робби, и пока Джейн инспектировала только что вынутые из посудомоечной машины стаканы, я старался утешить сына. Мягко, по-отечески я попытался убедить его, что без костюмов будет всем даже лучше, и в качестве поучительного примера воспроизвел историю о том, как в седьмом классе пришел в школу наряженный вампиром и так измазал рот, подбородок и щеки в бутафорской крови, что мне запретили участвовать в ежегодном параде для младших школьников – директор сказал, что я их перепугаю. Мне было так стыдно – это действительно был поворотный момент, – что больше я уже на Хэллоуин не наряжался. Вот какой был
Это воспоминание до сих пор обжигало сердце: мои одноклассники вышагивают перед счастливыми малышами, а я сижу на скамейке – один. Тут я почему-то решил, что после такого рассказа Робби станет проявлять ко мне больше интереса, чем раньше.
Неловкая тишина наполнила кухню. Все выслушали мою историю. Джейн держала в руках треснувший бокал из-под «Маргариты» и глядела на меня как-то странно. Постепенно я заметил, что все – Сара, Марта, Робби, даже Виктор – смотрят на меня как-то странно.
Смущенный до потери сознания, Робби наконец произнес тихо, со всем достоинством, на какое был способен:
– Кто сказал, что я собираюсь нарядиться… вампиром? – Пауза, – Я хотел пойти Эминемом, Брет.
– Если твой отец в твоем возрасте был полнейшим фриком, это же не значит, что и ты такой же, сынок, – сказала Джейн.
– Вампиром? – в ужасе уставился на меня Робби.
Я беспомощно посмотрел на Джейн, чье лицо внезапно расслабилось. Она довольно долго разглядывала меня, пытаясь что-то для себя уяснить.
– Можно? – спросил я, медленно, протягивая Робби пятидесятидолларовую купюру.
– Я тут поняла, что у меня к тебе вопрос, – сказала Джейн.
– Какой же?
Пес заинтересовался моим ответом и мельком взглянул на меня.
– Тебе когда-нибудь приходилось вынимать посуду из мойки? Просто интересно.
– Ну, Джейн…
Эта реплика про посуду звучала как очередной прозрачный до тяжеловесности намек. Необычное для меня чувство вины – как будто я сделал что-то не так – не покидало меня в этом доме ни на минуту. Я постарался выглядеть спокойным и задумчивым, так как альтернатива была одна: лишиться чувств от боли и поражения.
– И? – Она все еще ждала от меня какого-то ответа.
– Нет, но сегодня у меня встреча с доктором Ким.
Я представил себе, как облегчение океанской волной захлестывает кухню.
Как мне хотелось, чтобы завтрак поскорее закончился. Я закрыл глаза и загадал желание – чтобы все тихо исчезли из дома. И вскоре желание мое исполнилось.
4. Роман
Еще летом я начал разрабатывать сюжет «Подростковой мохнатки» и кое-что даже успел сделать, несмотря на часы, проведенные за игрой в тетрис, проверкой электронной почты и переставлением иностранных изданий со стеллажа на стеллаж, которые занимали весь периметр моего кабинета.
Сегодня еще одна помеха: мне нужно было выдумать одобрительную цитату к банальной и безвредной книжке, написанной одним нью-йоркским знакомым, очередному посредственному, благовоспитанному роману («Плач многоножки»), обреченному на поток уважительных рецензий и полное забвение впоследствии. В итоге я вымучил предложение настолько обтекаемое, уклончивое и размытое, что оно подошло бы для определения буквально чего угодно: «Уже много лет мне не доводилось читать работу настолько…» Затем я взялся за рассказ одного из моих студентов и бегло прочел его. Я ставил на полях вопросительные знаки, обводил слова, подчеркивал предложения, правил грамматические ошибки. Я принимал взвешенные решения.