Lurk
Шрифт:
— Но я — это ты, — раздался чей-то голос из темноты, а затем сознание пронзил чей-то тихий, ужасающий и леденящий хохот.
«Он стоит рядом, — пронеслось в мыслях, — он совсем-совсем близко». Все звуки вокруг стихли. И воздух перестал быть в дефиците. Спокойствие окутывало. Мрак поглотил полностью. Сдаться в очередной раз было так банально, так… безвкусно. Вот он сидит на полу уборной, совершенно не понимающий, что с ним происходит. Вот он разрывается между двумя девушками — недоступной Лидией и вполне досягаемой Малией, вот он оказывается меж двух зол — прошлой реальностью и будущей иллюзорностью. Вот он во власти
3.
Но тьма рассеивается слишком быстро. Ее растворяют капли холодной воды и чьи-то пронзительные крики. Они — как кислота — растворяют материю мрака, оставляя только шипение и едкий запах. Стайлз открывает глаза, а затем делает глубокий вдох и чуть ли не подрывается с места — в него летят холодные осколки-капли воды, а свежий воздух проникает в легкие и наполняет кровь пьянительным дурманом. Парень открывает глаза, но свет режет, и он снова зажмуривается.
Тьма кажется ему такой родной…
Удары по щекам холодными ладонями вновь приводят в чувства. Слух начинает возвращаться — из тумана все отчетливее и отчетливее слышится собственное имя, а потом еще смешение каких-то бессвязных между собой слов. Удары по лицу холодными и мокрыми ладонями становятся все ощутимее и ощутимее, раздражительнее и раздражительнее. Тьма теряет былую привлекательность — Стилински распахивает глаза, выпрямляется и перехватывает чьи-то руки со всей силы, что еще в нем пульсировала. Когда зрение приходит в форму (как объектив в фотокамере), а слух настраивается на нужные частоты — мир становится прежним, и парень окончательно приходит в себя.
— Ненавижу! — его отталкивают. Следующая пощечина, которая прилетает, адресована уже не с целью привести в чувства, а с целью подкрепить выплюнутое слово хоть какими-то действиями. Стайлз ошарашенно таращится на девушку, сидящую напротив, и пытается убедить себя в том, что это действительно Лидия, а не его личная галлюцинация.
— Да что с тобой не так? — срывается с ее губ. Она толкает его в грудь, и Стилински упирается в стену. Он не помнит, как Мартин подтащила его к этой стене. Он без понятия, как она вообще здесь оказалась. Но она сидит рядом с ним на коленях в растрепанных чувствах. Ее руки дрожат. Ее глаза — заплаканы, страх в них плещется так, что вот-вот польется через край. Стилински ощущает ее отчаяние, знает, каково оно на вкус, знает, что ее эмоции дадут ему большую силу, чем эмоции всех остальных вместе взятых.
Но Малия снова появляется перед мысленным взором, и Стайлз отворачивается от этой затеи.
— Скажи мне, — шепчет она, хватая его за запястья. — Скажи, что тебе нужно!
Он смотрит в ее сторону. Он устал. Правда, устал. Ему казалось, что после принятия той самой пиздец какой странной силы от Киры, его жизнь станет проще, но все только усугубилось — между ним и его друзьями пропасть, Лидия на взводе, Малия в больнице, а сам Стайлз теперь вот под властью таких приступов. Почему в его жизни все не так просто, как в фильмах?
— Нам пора на урок, — он пытается освободить свои руки, но Мартин резко тянет парня на себя. Между их лицами — какие-то жалкие пару сантиметров, между их душами — какие-то жалкие миллионы световых лет. От этого больно и хлестко.
— Скажи, — цедит сквозь зубы, — скажи мне правду.
— Правда в том, — он вновь ощущает слабость, но уже не такую сокрушительную, — что чем больше я стараюсь от тебя избавиться, тем сильнее ты липнешь ко мне. И чем сильнее я хочу приблизить тебя к себе, тем сильнее ты меня отталкиваешь.
Она смотрит в его глаза, в которых не может прочесть не единой эмоции. От нее навек теперь скрыты его чувства, и с этим остается только смириться. Но, черт возьми, как же ей сейчас до невозможного хочется залезть в его память и перебрать каждое (даже самое ненужное) воспоминание. Ей хочется снова провалиться в его сознание и узнать, что же стало причиной его этих странных перемен.
Лидия опускает взгляд на свои руки, в которых она сжимает запястья Стилински. Лидия смотрит на выпирающие вены, которые словно покраснели и опухли. Лидия настраивается на ровное дыхание, на ровное сердцебиение и внезапно понимает все, что до этого казалось ей хаосом. Девушка поднимает взгляд, а затем подползает чуть ближе. Стайлз смотрит на ее покрасневшие колени, на которых она сидит возле него, и его крышу снова сносит. Когда он устремляет безжизненный разбитый взор на девушку, то видит в ее взгляде понимание. Мартин кивает и подползает еще ближе.
— Ты можешь сделать это со мной, — шепчет она. Стайлз отшучивается:
— Я мечтал об этом с третьего класса, знаешь ли…
Лидия хватает его за плечи, заставляя выпрямиться, а затем прижимается к нему.
— Забери у меня то, в чем ты нуждаешься, Стайлз, — она шепчет ему на ухо. Стайлз уставший и вымотанный, но он чувствует, как боль внизу живота становится… вполне ощутимой. Его желание может стать вполне ощутимым — стоит лишь протянуть руку.
— Это чуть не свело в могилу Малию, — Стилински решает не отверчиваться, позволяет откровенности и интимности захватить их обоих. Между ним и Лидией и так слишком… мало недомолвок, как оказалось. Она копошится в его воспоминаниях. Она знает, что причина его изменений — Кира. Теперь она знает, что на самом деле нужно Стайлзу, чтобы выжить.
И она не осуждает его. Черт возьми, она его не осуждает.
— Но не свело, — противоречит она и опускает голову на его плечо, закрывая глаза. — Ты не причинишь мне вреда, я знаю.
Его руки все еще на полу. Но его легкие наполнены ее запахом, и все его сердце снова пропитано любовью и желанием быть ближе. Стайлзу не нужны ее эмоции. Ему достаточно того, что она рядом.
— Нет, — он касается ее талии в стремлении оттолкнуть. Но его руки внезапно немеют, и Стилински не может пошевелиться, — я не хочу рисковать еще и тобой. Особенно тобой.
Лидия выдыхает весь свой страх, а затем наваливается на парня, придавливая его к стене. Она не знает, больно это или приятно, страшно или увлекательно — она даже толком не понимает, как это происходит, но решимости в ней хоть отбавляй.
— Сделай, — шепчет она над его ухом как искусительница. — Просто сделай, и нам обоим станет легче.
Он резко подрывается, сжимает ее талию и притягивает к себе. Распахивая глаза, он концентрируется на каждой трещине в потолке, что ему удается разглядеть. Сам он стоит на слишком тонкой грани. Грани, толщина которой равна толщине лезвия — и в какую бы ты сторону не свернул, все равно порежешься.