Lurk
Шрифт:
На самом деле, много чего, но Лидия не может связать и двух слов. Она испуганно смотрит на Стайлза, вспоминая свое вчерашнее смущение от его подмигивания, вспоминая этот треклятый сон, вспоминая его переживания из-за Малии, вспоминая его плачевное состояние в уборной. Он, правда, ничего плохого не делал, просто стал чуть увереннее и… заметнее в толпе. У него появилась девушка, он лучше играет в лакросс, он вышел из тени.
Он перестал быть ее ручным псом.
— Но ты ведь вытягиваешь из людей энергию, — это довольно-таки слабоватый аргумент, но Лидия решает, что будет потом заниматься самоедством, если
— Просто избавляю людей от отрицательных эмоций. Им становится легче, мне становится легче. Никто не страдает.
Она смотрит на него в упор, пытается вспомнить, как у нее получалось отшивать его одним словом, пытается вспомнить, когда именно она его упустила, но все что приходит на ум — песчаная отмель. Все началось с песчаной отмели.
— Но ты… Ты стал другим, — она сникает до шепота и признает тем самым свое поражение. Стайлз подходит к ней совсем близко, и в их памяти — одновременно — всплывают фрагменты того, что случилось на парковке с Малией. Но это было несколько иное ощущение, словно они оба объединили ход своих мыслей и вспомнили именно этот момент по взаимному согласию. Это как сон Лидии, только теперь наяву, и теперь это не фантазия, а реальные воспоминания.
— Я бы хотела, чтобы вернулся прежний Стайлз, — вновь произносит она, оставляя без комментариев их ментальную связь.
— Хорошо, — он вновь улыбается, но в этой улыбке Лидия опять не видит ничего родного. Однако теперь в ней нет цинизма. Есть вызов, есть холодная страсть, есть отчужденность, но нет цинизма, и Лидии становится чуть легче дышать, — но прежде чем ты начнешь носиться со Скоттом по всему Бэйкон Хиллс, ища способы сделать меня прежним, не хочешь ли… немного развеяться?
— Что ты имеешь в виду?
Он улыбается, и Лидия понимает одно — над ней тоже никто не властен.
Кроме него.
========== Глава 16. Короткие замыкания Лидии. ==========
1.
Он не сжимает сигарету пальцами, а едва-едва держит ее. Его старый и потрепанный джип едет плавно, и на какие-то секунды Лидии кажется, что счас они взлетят. Эта абсурдная мысль не вызывает даже и намека на улыбку, а напряжение в позвоночнике усиливается. Ровно как и головная боль. Неприятное, тягучее чувство смолой сковывает душу. Ей хочется избавиться от этого камня на сердце, но она не может объяснить причину его появления даже самой себе. Стайлз рядом, не совершает ничего из ряда вон выходящего. Он много молчит в последнее время, но это вряд ли даже с натяжкой можно назвать причиной головной боли или внутреннего неудовлетворения.
— И куда мы едем? — Мартин нарушает тишину, пропитываясь насквозь сухим безразличием. Стилински бросает в сторону — подруги? девушки? — быстрый и колкий взгляд, а потом снова затягивается.
— Тебе понравится, — он улыбается и снова выпускает дым из легких. Глядя на курящего Стайлза, Лидия испытывает стыд. Ей кажется все это до боли неправильным, но она согласилась на эту безумную полуночную поездку лишь потому, что у Стилински конкретно рвет крышу, хоть он сам это и не признает.
— Это банально, Стилински. Побеги, клубы, сигареты — это действительно то, что должно мне понравиться? — ее голос становится привычным: с нотками капризности и тонной напускного пренебрежения.
Стайлз разбивает ее самоуверенность вдребезги, когда откидывает голову и смеется. Его смех беззлобный, и вряд ли его можно подогнать под описание «злодейского смеха», но в нем Лидия ощущает что-то чужое. Камень становится еще тяжелее.
— Думаешь, это свидание? — он улыбается, снова подносит сигарету к губам, делает глубокую втяжку.
Лидия завороженно смотрит на это. Со скрещенными на груди руками, правда, но с каким-то несвойственным ей изумлением.
— Расслабься, Лидия, — он отмахивается то ли от возникшего в воздухе пренебрежения, то ли от того, что мысли о свидании кажутся теперь ему абсурдным. Лидия не знает почему, но ее это задевает. — Это не свидание. И не клубы. Это просто своеобразный эскапизм.*
— Слишком натянуто для эскапизма, — она все еще гнет свою линию, пытаясь сохранить амплуа вредной и недовольной девочки. Стайлзу это кажется забавным. Теперь, когда он перестал стремиться угодить ее, когда стал свободнее, многие вещи оказались гораздо более простыми, чем казались.
— Ты хуже никотина.** Ты понимаешь?
Он поворачивает голову в ее сторону, ведет бровью, смотрит в ее глаза. Сигарета между его пальцами тлеет, а нервы Лидии вот-вот замкнет как провода, и ее сознание окончательно вырубится. Она почему-то мимолетно думает о том, что когда в этом городе отрубят электричество — для них двоих оставят резервное питание.
Стайлз снова смеется, снова затягивается, видимо, после такой долгой паузы уже и не ожидая какой-то ответной реплики. Лидия не может вспомнить, когда Стайлз вел себя так непринужденно. Ее все еще замыкает, поэтому ее реакции на его тонкие замечания остаются без внимания.
Раньше она просто не обращала на его слова внимания, а теперь словно не успевает за ним.
— Это слова из песни, расслабься, — он затягивается в последний раз и выкидывает сигарету в открытое окно. Лидия смотрит на длинные пальцы парня, вспоминая фрагменты из сна. Она медленно поднимает взгляд и совершенно по-новому разглядывает его профиль, отдаленно начиная понимать, что в нем нашла Кира.
Кира воспламеняет ее терпение, и Лидия выходит из транса. Она полуповорачивается к парню и подсаживается ближе. Стилински позволяет ей себя рассматривать, делая вид, что не замечает ее изучающих взглядов. Мартин не может понять, нравится ему это или уже нет.
Теперь она вообще не понимает, что творится в его голове.
— И часто ты сбегаешь из дома? — ее вопрос весьма логичный и правильный в контексте этой ночи. Перед ними — раскинувшаяся лента дороги, которая почему-то совершенно безлюдна. Никаких лихачей и спешащих домой бизнесменов, только они одни, и все, что их окружает — мрак и звенящая тишина.
— Иногда.
— С Кирой?
— Ага, — он чуть сбавляет скорость, меняя передачу, видимо давая им время — ей, если быть точнее — задать все необходимые вопросы. Эта подачка — роскошь для них, которую они позволяют себе.
— Расскажи мне. О ваших отношениях, — она парцеллирует фразы, специально заостряя внимание на словах «мне» и «отношениях». В ее речи — все тот же надменно-императивный тон, к которому Стайлз так привык. Он вновь бросает в ее сторону льдистый взгляд, в котором нет ни былого восхищения, ни трепетной любви. Лишь холодное оценивание — не больше.