Львиное сердце. Под стенами Акры
Шрифт:
— И мне тоже.
Граф постоял некоторое время, размышляя о странных поворотах и зигзагах судьбы, приведших его к сегодняшней встрече с де Тороном, а затем стал подниматься, перескакивая две ступеньки зараз. От чиркающих по камням шпор сыпались искры.
Ричард и Андре были одни в соларе.
— Я собирался послать тебе весточку, — встретил племянника король. — Только едва ли она тебе понравится.
— Знаю. Я только что встретился внизу с Онфруа де Тороном. Он сказал, что Саладин уперся насчет Аскалона.
— Как и я, — отозвался Ричард голосом спокойным и твердым. — Так что с переговорами покончено. Поутру я собираюсь отослать триста рыцарей с задачей усилить Аскалон и уничтожить Дарум. Ты не возражаешь, Генрих?
— Нет, конечно. — Граф оглянулся, ища глазами кувшин с вином, но не нашел. — В чем состоит твой план?
— А почему ты так уверен, что он у меня есть?
— У тебя всегда есть план.
Эта фраза вызвала на губах дяди призрачную улыбку.
— Сложилось так, что план имеется. У Саладина остался в здешних местах только один морской порт. Так что давай возьмем и отберем его.
— Бейрут? — Генрих поразмыслил пару секунд, потом улыбнулся. — Бейрут так Бейрут.
— Я думал, тебе понравится идея, — сухо промолвил Ричард. Потом посмотрел на Андре и пояснил: — Смею предположить, мой племянник согласен идти хоть на Константинополь, при условии, что сначала мы заглянем в Акру.
Поняв, де Шовиньи ухмыльнулся:
— Разумеется, ведь в Акре его ждет молодая жена! — Он покачал головой в притворном осуждении. — Ах, эта молодость, когда мужчина повинуется исключительно велениям своего петушка.
Оба расхохотались, но Генрих не обиделся на насмешки, так как знал, что в них нет злобы. И будучи романтиком в душе, граф ощутил даже сочувствие к дяде, сожалея о том, что Ричард никогда не испытывал такой радости от воссоединения с Беренгарией, какую испытывает он при встрече с Изабеллой.
ГЛАВА XVI. Акра, Утремер
То последнее воскресенье июля выдалось жарким даже по меркам утремерского лета, но к вечеру западный ветер заколыхал кроны пальм и зашелестел серебристо-зеленой листвой вездесущих оливковых деревьев. Пользуясь благоприятным моментом, Изабелла, Беренгария, Джоанна и их фрейлины поднялись на крышу дворца и, укрывшись от солнца под парусиновым навесом, наслаждались ощущением, которое дарил разогретой, влажной коже прохладный ветерок.
Изабелла расположилась настолько комфортно, насколько позволяла беременность, примостив ноги на подставочку, а под ноющую спину подложив пару маленьких подушек. Она шила крестильную рубашку для будущего младенца, а Мариам читала вслух «Ланселота, или Рыцаря телеги» Кретьена де Труа. Когда Мариам отлучилась в помещение для прислуги, графиня отложила шитье и тут же была атакована Анной. Киприотка всегда порывалась поболтать с Изабеллой. Джоанна и Беренгария подозревали, что причиной тому легкий аромат скандала, распространяющийся вокруг Изабеллы. До сих пор графиня добродушно удовлетворяла любопытство девочки, но обе королевы приглядывали за воспитанницей, зная, что непосредственность Анны может быть истолкована как наглость.
— У меня был только один брат, да и тот умер, — печально начала Анна. — А у тебя есть братья или сестры?
— Да... У меня были сводные старший брат и сестра от первого брака моего отца, но оба скончались.
Анна задумалась, потому как находила генеалогию здешнего королевского дома весьма запутанной.
— Ах да, конечно! Твоим братом был Прокаженный Король!
Джоанна вздрогнула, а Беренгария и София нахмурились. Но Изабелла не повела и бровью.
— Да, Балдуина иногда называли так. Некоторые верят, что лепра является божьей карой за грехи. Папа объявил даже, что проказа Балдуина суть свидетельство правосудия Господа. Но мы в Утремере не верили. Подданные очень любили моего брата, и его уважали за отвагу и благородство.
Заметив, что Анна смущена своей бестактностью, Изабелла ловко перевела разговор на другую тему:
— А еще у меня есть четверо младших, два брата и две сестры, родившиеся у моей матери от Балиана. Со времени, когда Саладин захватил земли Балиана, они живут в Тире...
Графиня оборвала фразу так резко, что все взоры обратились на нее. Молодая женщина судорожно вздохнула и, заметив, что оказалась в центре внимания, выдавила улыбку:
— Мой малыш оживлен сегодня. Не знай я, что это невозможно, то решила, что в моей утробе идет игра в ножной мяч.
Те, кому приходилось рожать, обменялись понимающими улыбками, припомнив собственные беременности. Беренгария, старательно избегающая этой темы, ощутила укол совести — в конце концов, просто невежливо не замечать приближающегося материнства Изабеллы.
— Когда ожидается младенец? — спросила она любезно, насколько могла.
— Повитуха говорит, что в начале ноябре, скорее всего ко дню Всех святых, но до Мартинова дня точно.
Анна положила на землю подушку и уютно пристроилась у ног Изабеллы.
— А ты уже выбрала имя для малыша?
— Нет, у меня пока не было возможности обсудить это с Генрихом. Дочь мы, вероятно, назовем Марией, в честь обеих наших матерей. А если родится сын, то мне хотелось бы наречь его Генрихом.
Изабелла вскинула подбородок и посмотрела собеседницам в глаза с легким оттенком вызова. Если какой-то из них эта мысль показалась неуместной, им хватило ума скрыть свое мнение. Не прочитав на лицах осуждения, молодая женщина откинулась на подушки и смело развила тему.
— Балиан сказал, что сарацин возмутила моя свадьба с Генрихом в то время, как я ношу ребенка Конрада. Один спросил отчима: «Так чье же это будет дитя?» А Балиан, храни его Господь, ответил: «Королевы». Турки так и не смогли понять.
Джоанна начала восхищаться мужеством Изабеллы и поспешила доказать это.
— Но мы-то понимаем, и это главное, — сказала она. — Ты поступила так, как следует поступать всем королевам — поставила на первое место нужды своего государства.
Тут Джоанна сделала паузу, чтобы до остальных дошел смысл ее послания: что досужая молва приветствоваться не будет. Ей приходилось слышать, как кое-кто из фрейлин Беренгарии и даже ее собственная приближенная Елена шушукались именно об этом.