Львовская гастроль Джимми Хендрикса
Шрифт:
Ежи решительно отказался, заслонившись на мгновение от бутылки поднятой ладонью.
О Дарке больше за столом не вспоминали. Соседа понесло по волнам собственной памяти. Он почувствовал в Тарасе благодарного слушателя и стал рассказывать о своем первом браке, о первой жене — Терезии Владимировне. Рассказывал с нежностью, как об утраченной драгоценности. За окном темнело и стихало, отчего свет трехрожковой люстры под потолком становился, как казалось Тарасу, всё ярче и ярче.
В какой-то момент Ежи замолчал, задумался. Потом
Тарас возвратил свой взгляд на полупустую рюмку. Допил коньяк.
— Вот! — радостно прозвучал за спиной голос хозяина квартиры. — Посмотри!
Тарас обернулся и увидел в руках Ежи длинное женское платье. Он его держал перед собой так, чтобы нижним краем платье касалось пола. Темно-синее, с мелкими яркими цветочками желтого и красного цвета, оно действительно было красивое.
— Подойди! — попросил Ежи.
Тарас поднялся со стула.
— Возьми его тут, — он взглядом указал на свои руки.
Тарас взял платье за плечи, сменив Ежи. Оно оказалось удивительно легким, почти невесомым.
А Ежи отошел на пару шагов в сторону и замер, снова остановив на платье свой взгляд.
— Видишь? — спросил он через минуту. — Нет, тебе не видно!
Он снова подошел, завел ладонь за платье, прикоснулся ладонью к мягкой легкой ткани.
— Она была такая стройная! — снова посмотрел на Тараса. — Когда забирала свои вещи, устроила из-за этого платья скандал! Всю квартиру перерыла! А я его у Аркадьевны спрятал, у старухи, что напротив жила. Надо было что-то на память оставить… Да и не хотел, чтобы она в этом платье перед кем-то другим вертелась. Ты, кстати, понюхай! Понюхай платье!
Тарас поднес платье к лицу, уткнулся носом в ткань. Ощутил едва-едва различимый сладковатый запах.
— Духи «Красный октябрь», — пояснил Ежи. — Ее любимые. Я раз в году ими платье опрыскиваю… И видишь, моль его не берет!
Тарас вернул платье Ежи, возвратился за стол, обремененный внезапной мыслью о том, что он ни разу не видел Дарку в платье. Всё время джинсы да свитера, и перчатки, десять, наверное, пар разноцветных длинных, до локтя, перчаток. Хотя без них она не может, без них ей нельзя!
Ежи, спрятав платье обратно в шкаф, заварил свежего чаю и снова уселся напротив. Его лицо выражало тихую радость и спокойствие. Его лицо так светилось особенной чистотой помыслов и чувств, что Тарас замер, глядя соседу в глаза. Замер и напряженно вслушивался в наступившую тишину. Говорить больше не хотелось.
Когда минут через пять Ежи разлил по чашкам свежий чай, Тарас вздрогнул, поняв, что журчание чайной струи донеслось до его ушей несколько позже положенного, словно киномеханик, показывавший кино, забыл поначалу включить звук, и только когда весь зал закричал «Звук! Звук!», он исправил свою ошибку.
Однако журчание чая не нарушило безмолвия. Просто теперь в тишине двое мужчин, каждый погруженный в свои мысли и чувства, пили чай. Чай без сахара.
И вдруг тишина рассыпалась вдребезги. Что-то за окном зазвенело, затопало, женский крик ударился в закрытые окна квартиры и рассыпался на звуки прежде, чем Тарас и Ежи смогли его понять. Ежи бросился к ближнему окну, открыл форточку, сдвинул вазон со столетником и вскарабкался на подоконник. Тарас тоже подскочил.
— Быстро, на улицу! — скомандовал Ежи, спрыгнув с подоконника на пол. — Там женщину бьют!
Ежи успел забежать на кухню и схватить сковородку. Они выскочили во двор одновременно. Свет, падавший из окон Ежи, осветил присевшую на корточки женщину, руками закрывавшую голову. У ее ног лежал порванный бумажный пакет, рядом с ним — белый батон, рыбные консервы, вывалившийся из бумажной упаковки круг полукопченой колбасы и целая селедка.
Тарас оглянулся по сторонам, прислушался. Внезапная тишина напугала его. Словно бандиты, напавшие на эту женщину, тоже спрятались на мгновение где-то совсем близко.
Странный солоноватый запах защекотал в носу у Тараса. Он наклонился к женщине, дотронулся до ее плеча.
— Всё в порядке! — попробовал ее успокоить. — Они убежали! Вставайте!
Женщина медленно опустила руки, которыми закрывала голову, посмотрела с опаской на Тараса. А он, увидев на ее лице кровь, испугался и сделал шаг назад.
— Пойдемте ко мне, — сказал ей Ежи. — Надо вызвать милицию! Пойдемте!
Пока Ежи помогал женщине подняться на ноги, Тарас собрал ее покупки обратно в пакет, взял пакет под дно — ручки у него были оторваны — и занес в квартиру.
Уже усадив женщину на кухне, Ежи намочил полотенце и вытер ее лицо и руки. Тарас вызвал милицию и «скорую» и тоже зашел на кухню.
— Сволочи! — шептал Ежи, продолжая вытирать с ее лица снова и снова выступавшую из ран кровь. — Сколько их было?
Женщина вздрагивала и не отвечала. Только время от времени она поднимала напуганный взгляд на Ежи и стоящего рядом Тараса.
Через несколько минут во двор заехал милицейский джип. Милиционеры, встреченные Тарасом, тоже прошли на кухню. Ежи глянул на их грязные тяжелые ботинки и скривил губы.
— Кто это ее так? — спросил молоденький сержант.
— Мы не видели, — ответил Тарас. — Когда выбежали, их уже не было.
— Они сверху напали, — дрожаще прозвучал ее слабый голос. — Сверху, как птицы! И еще смеялись при этом!
«Скорая» приехала минут через пять. Женщина-врач осмотрела потерпевшую.
— Опять, — выдохнула она сокрушенно.
— Что «опять»? — осторожно спросил милиционер постарше.
— Лицо и руки исколоты тонким острым предметом, — пояснила врач. — Третий раз на этой неделе! Какой-то маньяк орудует!