Львовская гастроль Джимми Хендрикса
Шрифт:
Уже дома он отключил аппарат, заварил кофе и, налив его в термос, снова отправился на ночную прогулку. Только теперь к обменнику на Франко он пошел другим путем, чтобы не проходить мимо дома, из входа в парадное которого излучались с такой пугающей силой необъяснимые негативные вибрации.
С Даркой он простоял около двух часов, сначала попивая кофе из «веницианских» пепельниц», а потом, когда кофе закончился, просто болтая о разном и время от времени подзуживая ее по поводу «не воздушного» поцелуя.
— Знаешь, — сказала Дарка уже напоследок, когда он уходил. — Мне пообещали антиаллергическую губную помаду! Может, я ее на тебе испытаю?
— Тогда кто из нас будет испытателем помады? — спросил он весело.
— Кто-кто?! Конечно, ты!
Глава 34
Встав и внимательно выслушав на кухне радионовости, Рябцев сходил в ванную, где спокойно — в новостях ведь ничего огорчающего не было — побрился, умылся и так же, в синих «боксерских» трусах босиком, вернулся на кухню. Осенняя сонливость еще не покинула его, и он, механически зажигая газ под чайником с водой, ни о чем не думал, а только внутренне настраивался на новый день. Раньше ощущение бодрости посещало его всякий раз, как только он открывал глаза, врываясь в новый день сначала взглядом, потом мыслью, потом телом. Теперь, и это было следствием приблизившейся вплотную старости, которая тоже чем-то очень похожа на осень, в каждый новый день Рябцев входил медленно, неспешно. Будто боялся, что из-за резких движений может закружиться голова или пошатнуться всё тело.
Взгляд в залитое дождем снаружи окно пробудил первую мысль — мысль о том, что надо одеться. Не так уж на самом деле и тепло было в его квартире.
И пока чайник закипал, Рябцев натягивал брюки, надевал майку, а поверх нее — старый зеленый свитер.
Как только съел два бутерброда с сыром и выпил чаю, что-то «щелкнуло» у него внутри, словно заменили одну из нескольких батареек, приводивших его в движение. И этот, пусть хоть и незначительный прилив энергии вызвал у Рябцева тихую радость, которой он тотчас захотел поделиться со своими питомцами, живущими в голубятне.
Сняв с вешалки зонтик-трость с логотипом киевского пива, найденный недавно на автобусной остановке, Рябцев хлопнул дверью и поспешил вниз по ступенькам.
За дверью парадного раскрыл зонт и дальше отправился уже под монотонную дробь дождевых капель.
Еще два десятка шагов, и он «занырнет» в свой собственный мир, где легче собираться с мыслями и чувствами, где он всегда в гармонии с природой и природа всегда добра и любопытна к нему, ничего не значащему для иного окружающего мира человеку пенсионного возраста.
Уже остановившись у деревянной дверцы с ключом, зажатым в пальцах правой руки, Рябцев заметил на мокрой траве, метрах в двух от голубятни, подозрительное белое пятно. Сунул ключ обратно в карман, подошел, присел на корточки, всё так же держа в левой руке раскрытый над головой зонтик, и ужаснулся. Перед ним лежал один из его белых серпокрылых голубей, растерзанный, с запекшейся на перьях кровью, с откинутой назад маленькой головкой и разбросанными в стороны крыльями.
Рябцев осторожно взял мертвую птицу в свободную руку, поднялся. И тут же заметил еще трех своих голубей, неподвижно лежавших на траве чуть поодаль.
— Как это? — прошептал Рябцев и оглянулся на крышу своей голубятни.
Двускатная крыша с ребрами-дощечками для сидения голубей блестела от дождя. Рябцев с мертвым голубем в руке отошел в сторону и оттуда взглянул на приполок. Увидел открытую дверцу летка и одного из своих голубей, с опаской выглядывающего с выгула наружу.
— Как это? — повторил ошарашенный Рябцев и стал прокручивать в памяти вчерашний день и вечер.
Он помнил, как принес из дома наново заряженный аккумулятор, как включил свет. Как сидел под голубями на табуретке и слушал их воркование. Вспомнил, как услышал косой дождь, застучавший по левой стене голубятни. У него в этот момент как раз в руке была стопочка водки. Что он сделал потом? Выпил, поставил пустую стопочку на тумбочку, вскарабкался по лестнице к выгулу и открыл дверцу. Зачем?! Рябцев задумался. И тут память подсказала ему: в голубятне было очень душно. Дождь освежает воздух, вот и захотелось ему освежить тут воздух и для себя, и для голубей…
Тяжело вздохнув, бывший капитан отошел к растерзанным голубям, постоял над ними. Увидел рядом на земле чужое, не голубиное перо, большое и белое с серой каймой.
На глазах выступили слезы.
— Простите, — прошептал он и попятился назад, к голубятне. — Простите меня…
Внезапными торопливыми движениями он открыл замок и зашел внутрь и, бросив раскрытый зонт в угол, постоял, дрожа, минут пять, взглядом упершись в свой желтый «piaggio».
Слева от мотороллера на деревянном полу, посыпанном истоптанной уже соломой, выделялся квадрат входа в погреб.
Вспомнился вдруг Алик Олисевич, которому Рябцев на днях очень помог, достав оттуда, из своих секретных закромов, ключ от двери в его жилище на Замарстиновской. Это тоже было на днях, но до вчерашнего вечера. Время запуталось в мыслях Рябцева. Исчезла хронология последних дней. Мысли словно сами испугались своего расшатанного, не организованного состояния.
Рябцев тряхнул головой, вскарабкался на второй этаж, опустил мертвого голубя на покрытую газетой тумбочку. А сам покарабкался дальше, под крышу. И закрыл дверцу летка. Голуби шарахнулись от него по выгулу, как от чужого. Он пересчитал их. Вместо двенадцати пар его теперь окружало десять.
Левая рука нащупала в кармане мобильник. Нащупала и сжала в ладони, словно он был живым и способным помочь в трудную минуту.
Но не стал Рябцев никому звонить. Знакомым голубеводам сообщать о своей глупости и вине?! Нет, они его и так всерьез не воспринимают! Старым коллегам по службе? Еще более глупо! У них свои проблемы. Алику? Тот, конечно, может, и поймет, и посочувствует, но зачем Рябцеву это сочувствие?!
Слезы в глазах высохли, в мысли вернулась прежняя молодцеватая жесткость.
«Да, я допустил промах, и этим промахом воспользовались враги, — решил Рябцев. — Теперь дело моей чести поквитаться с ними!»
Спустившись в подземную часть голубятни, Рябцев поправил стоявшие одна поверх другой большие картонные коробки, потом пролез в щель между ними и кирпичной кладкой внутренней стенки в самый тупик, где хранились два деревянных ящика с инструментами и всякие хозяйственные мелочи. Среди этих мелочей нашел он свою старую саперную лопатку.
Мокрый из-за продолжающегося дождя, он выкопал под ближайшей сосной четыре маленькие могилки. Опустил в них своих голубей и присыпал их землей.